Во время рассказа граф Чернышёв то и дело постукивал пальцами по столу, и вид у министра был такой, словно он задал простой вопрос о том, какая сегодня погода, а вместо приличествующего случаю ответа ему навязывают путаную сказку, сюжет которой начинается от сотворения мира.
– Одним словом, – подытожил министр, – Англия, Франция и Австрия замыслили нас погубить. Ради этого они выдумали какого-то несуществующего претендента, собираясь от его имени разжечь гражданскую войну. Так?
– Именно так, ваше превосходительство.
– И этот претендент является якобы сыном покойного великого князя Константина Павловича от тайного брака, предшествующего его браку с графиней Грудзинской. Так?
– Мы не видели его бумаг, – поторопился объяснить Владимир. – Однако, по нашим сведениям, этот человек промышлял игрой наверняка… И, возможно, он согласился участвовать в этой афере, преследуя свою выгоду.
– И что? – тяжелым голосом спросил Чернышёв. – Что я должен написать в докладе его величеству? Что некий прохвост и кучка авантюристов замыслили совершенно невиданное, дерзновенное дело…
– Это не кучка авантюристов, – быстро возразил Владимир. – Среди них был некто Зидлиц, доверенное лицо канцлера Меттерниха, Сандерсон, человек из английского посольства, графиня Розалия фон Рихтер, ее кузина Изабелла… А в нашем посольстве их пособниками оказался граф Адлерберг, которого в эту аферу втянул его побочный сын, Николай Богданович Берг, числившийся при нем секретарем.
– Это возмутительно, господа, – проворчал Чернышёв. – Воля ваша, но это просто бесчеловечно – возводить напраслину на покойного графа Адлерберга…
– Покойного? – изумился Балабуха.
– Да, граф в августе скончался от сердечного приступа, а вы не знали? Ах да, вы же как раз в это время путешествовали по Швеции…
– Ваше превосходительство, – пробормотал Гиацинтов, – а… а как же Николай Богданович Берг?
– Утонул, – безмятежно ответил военный министр. – По крайней мере, его тело выловили из Дуная несколько дней тому назад.
Владимир открыл было рот, чтобы спросить, не имеет ли к гибели обоих дипломатов отношение тот бурбон, которого они давеча видели в приемной, но встретил предостерегающий взгляд Балабухи – и прикусил язык.
– Что ж, господа, должен сказать, вы меня разочаровали, – вздохнул Чернышёв. – Несомненно, вы пали жертвой заблуждения… возможно, ловкой провокации этих паразитов-англичан…
Да-а… Не зря покойный агент Жаровкин в своих донесениях так осторожничал… Несомненно, он знал, с кем ему приходится иметь дело.
– Тем не менее, поскольку вы все же добились некоторых успехов… в частности, пролили свет на исчезновение господина Жаровкина, я согласен пока закрыть глаза на ваше возмутительное поведение.
– Но ведь мы… – начал ошеломленный Балабуха.
Владимир со всего маху наступил каблуком ему на ногу.
– Ваше превосходительство, – пылко проговорил он, – наша благодарность… у нас нет слов, чтобы ее выразить. Мудрость вашего превосходительства, его великодушие… Мы будем вечно молить за вас Бога!
Балабуха открыл рот и вытаращился на своего приятеля, который никогда прежде не выражался подобным стилем.
– Впредь рекомендую вам принять за образец одного из наших лучших агентов, господина Сотникова. Вы ведь встретились с ним в приемной, не так ли? Невероятное трудолюбие… а какая исполнительность! Кстати, он уверял меня, что именно он в свое время вышел на след господина Жаровкина, и в доказательство даже предъявил его одежду, которую нашел в каком-то пруде…
Балабуха открыл рот.
– Но ведь мы…
Владимир пребольно пихнул его в бок, и артиллерист, закашлявшись, умолк.
– Значит, на след Жаровкина вышел Сотников? – промолвил Владимир, выдавив из себя подобие улыбки. – А мы и не знали…
– Да, господа, – кивнул министр. – Вам не повезло, что рядом с вами оказался опытный профессионал! Разумеется, никакого заговора не было и в помине… Вы, господа, стали жертвами своего расстроенного воображения.
Нет слов, у Гиацинтова было слишком много воображения, но ведь Балабуха был лишен его напрочь. Жертвой чего тогда пал он?
– Итак, венское задание вы провалили. – Министр сухо улыбнулся и сложил кончики пальцев в домик. – Но, учитывая смягчающие обстоятельства и проявленное вами рвение, я, пожалуй, оставлю вас в службе. – Он немного помедлил. – Кстати, кто этот господин, которого вы всюду таскали с собой? Этот Добротворский или как его?
– Добраницкий? – удивился Владимир. – Это не господин… Это мой слуга. Чрезвычайно исполнительная личность… А какое трудолюбие!
Министр слегка нахмурился, но молодой офицер стоял перед ним навытяжку, глядя на него хрустально прозрачными глазами, в которых не было даже намека на издевку. Тем не менее его превосходительство довольно кисло сказал:
– А, я так и подумал… Вы свободны, господа. Можете идти.
Балабуха прочистил горло.
– Великодушие вашего превосходительства… – начал он. Но тут Владимир наступил ему на вторую ногу, и офицеры, кланяясь, вышли из кабинета.
– Ты мне все ноги отдавил, ей-богу! – пожаловался Балабуха в приемной. – Ну в чем дело, а?
– Ни в чем, – беспечно ответил Владимир. – Слышал такую пословицу «знай сверчок свой шесток»?
– Ну, слышал, – буркнул артиллерист.
– Ну а мы с тобой, похоже, полезли куда-то не туда, куда надо. Вот нам и указали на наше место.
– Но ведь мы своими ушами слышали… – начал Балабуха.
– Значит, ничего не слышали. Ничего не было, ничего не будет, а граф Адлерберг со своим сыном погибли по чистой случайности. Вот так.
– Чудеса! – пробормотал артиллерист.
– Ладно, пошли будить Добраницкого, – распорядился Владимир. – Час уже поздний, и вообще я проголодался.
Они растолкали Августа, который видел уже десятый сон.
– Ну что? – спросил тот, потягиваясь. – Наградили вас?
– Ага, наградили, – буркнул Балабуха. – Еще хорошо, что по шее не накостыляли… Идем!
И они вышли из дворца в город грез – блистательный, заманчивый имперский Петербург.
Глава 31
Военный министр просит прощения. – Великие планы Полины Степановны и препятствие, которое свело их все на нет. – Донесение о яме государственной важности. – Мимолетное видение.
– Я должен извиниться перед вами, Полина Степановна, – сказал граф Чернышёв.
Полина Степановна, без черного парика вновь принявшая вид обыкновенной барышни, выделяющейся разве что своими изумительными незабудковыми глазами, вышла из-за потайной двери и тщательно прикрыла ее за собой.
