— А что у нас на ужин?
Этот вопрос прервал не очень радостные раздумья Зака, и он
снова повернулся к плите.
— Ничего особенного, — ответил он Джулии. — Кулинар из меня
никудышный.
Чтобы хоть чем-то занять себя, пока он заканчивал
приготовление ужина, она стала рассматривать его широкие плечи и спину,
обтянутые черным свитером. Они были удивительно мускулистыми, как будто он
специально накачивал их на индивидуальных тренажерах. Тюрьма. Джулия где-то
читала о том, что в нее действительно попадает очень много невинных людей, и
она внезапно почувствовала, что ей очень хочется, чтобы Захарий Бенедикт
действительно оказался одним из них. Не поворачиваясь, он сказал:
— Садись на диван. Я принесу все туда.
Джулия кивнула и слезла с табурета, отметив, что второй
бокал вина явно подействовал на нее и она слишком расслабилась. Зак шел за ней
с тарелками в руках. Она села на диван, и Зак поставил на кофейный столик две
тарелки, на одной из которых был сочный, аппетитный бифштекс и румяная печеная
картофелина.
Однако на тарелке, которую он поставил перед ней,
красовалась лишь небрежно вываленная из консервной банки кучка тунца. И все. Ни
овощей, ни зелени.
После всех гастрономических ожиданий неаппетитная горка
ничем не приправленного тунца казалась просто прямым оскорблением. Это застало
Джулию врасплох, и она недоверчиво посмотрела на Зака. На ее лице были написаны
сердитое изумление и обида.
— Разве ты не этого хотела? — невинно поинтересовался он. —
Или, может быть, предпочтешь бифштекс? Я на всякий случай приготовил два.
Эта мальчишеская выходка, заразительная улыбка и смеющиеся
глаза заставили Джулию весело расхохотаться, хотя подобная реакция в ее
ситуации выглядела по меньшей мере эксцентричной. Когда он вернулся из кухни со
вторым бифштексом, ее плечи все еще содрогались от смеха.
— Может быть, это тебе понравится больше? — Ну, знаешь ли, —
Джулия старалась говорить как можно серьезнее, несмотря на пляшущие в глазах
веселые искорки, — я еще могу простить тебе похищение и запугивание. Но
предлагать мне тунца в то время как сам собираешься есть бифштекс, — это уже
слишком.
Джулия с аппетитом принялась за бифштекс, однако Зак вскоре
нарушил молчание, заметив синяк на ее руке.
— Ударилась, играя в футбол, — объяснила она.
— Что?
— На прошлой неделе я играла в футбол и случайно ударилась.
— О какого-то большого и сильного полузащитника?
— Нет, о маленького мальчика в большой инвалидной коляске.
— Что?
Поняв, что так просто он от нее не отстанет, Джулия решила
немного порассуждать на тему о футболе.
— Я сама виновата, — сказала она, невольно улыбаясь при
воспоминании о той игре, — честно говоря, я вообще предпочитаю баскетбол.
По-моему, наш американский футбол — игра, лишенная всякого смысла.
— Почему ты так считаешь?
— Возьмем хотя бы игроков. Есть защитник, полузащитник и
четверть-защитник. А почему пропущены три четверти? Или им не нужен защитник?
Да и разметка поля какая-то несимметричная, — начала было она, но веселый смех
Зака не дал ей закончить эти рассуждения. — Нет, футбол определенно не моя
игра. Правда, это не имеет никакого значения. Главное, чтобы он нравился детям.
Один из моих мальчиков, наверное, даже попадет на Олимпиаду для
детей-инвалидов.
Зак заметил, как засветились ее глаза и смягчился голос, когда
она говорила о «своих мальчиках», и поразился такой исключительной доброте и
способности к состраданию. Стараясь во что бы то ни стало не дать ей замолчать,
он задал следующий вопрос:
— А что ты делала в Амарилло в тот день, когда мы
встретились?
— Я поехала туда к дедушке одного из моих
подопечных-инвалидов. Он достаточно богат, и я надеялась получить от него
немного денег на свою программу по ликвидации неграмотности среди взрослых.
— Тебе это удалось?
— Да, чек уже у меня.
— А почему ты, собственно, решила стать учительницей? —
настойчиво продолжал расспрашивать Зак. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы
она умолкала. Задав последний вопрос, он понял, что наконец нашел удачную тему.
Джулия улыбнулась своей фантастической улыбкой и охотно ответила:
— Я люблю детей, а работа учителя — древняя и уважаемая
профессия.
— Уважаемая? — переспросил он, меньше всего ожидая услышать
такой эпитет. — Мне казалось, что в наше время люди не очень-то пекутся о
респектабельности. Почему для тебя это так важно?
Джулия лишь слегка пожала плечами:
— Я — дочь священника, а Китон — маленький городок, —
ответила она.
— Понятно, — сказал Зак, хотя на самом деле абсолютно ничего
не понял, — но ведь есть и другие профессии, ничуть не менее респектабельные.
— Да, конечно, но тогда мне не довелось бы работать с людьми
типа Джонни Эверетта и Дебби Сью Кэссиди.
При упоминании о Джонни ее лицо даже засветилось изнутри, и
Зак невольно заинтересовался, кто же такой этот Джонни, который, судя по всему,
значил для нее даже больше, чем почти жених.
— А кто такой Джонни Эверетт?
— Он один из моих учеников, точнее, один из моих самых
любимых учеников. У него полностью парализована нижняя часть тела. Когда я
только начала работать в китонской школе, у него были такие проблемы с учебой и
дисциплиной, что мистер Дункан уже собирался отправлять его в спецшколу для
умственно отсталых детей. Его мать утверждала, что он прекрасно умеет
разговаривать, но, кроме нее, никто никогда этого не слышал. А так как она
никогда не позволяла ему играть с другими детьми, то у всех создалось
впечатление, что она просто добивается того, чтобы ее сын казался… ну, более
нормальным, что ли, чем он был на самом деле. В классе он вел себя просто
чудовищно — швырялся учебниками, перегораживал дверной проход во время перемены
и тому подобное. Мелочи, конечно, но так как он их делал постоянно, то мистер
Дункан решил отправить его в спецшколу.
— А кто такой мистер Дункан? Зак невольно улыбнулся, увидев,
как презрительно сморщился ее маленький носик при упоминании этого имени.
— Это наш директор.
— Кажется, ты его не особенно жалуешь?
— Он неплохой человек, но уж слишком чопорный и
консервативный. Такие взгляды, как у него, были бы вполне уместны лет сто
назад, когда ученика, осмелившегося заговорить без разрешения учителя,
наказывали розгами.
