Четыре года назад представители буровой компании разыскали
Кэлвина и предложили ему контракт на десять тысяч долларов за право пробурить у
него на участке пробную скважину. Первая попытка оказалась неудачной, но на
следующий год компания рискнула еще раз, заплатив дядюшке еще пять тысяч
долларов. Когда выяснилось, что и вторая скважина дает слишком мало газа, чтобы
приносить значительную прибыль, компания сдалась.
Но совсем недавно агенты другой, более крупной фирмы нанесли
визит дядюшке и попросили разрешения начать бурение на другом участке. Кэл
предупредил, что они зря потратят время, и Коул его поддержал, но оба они
ошиблись. В сегодняшнем письме Кэл сообщал: новая скважина оказалась мощнейшей
и буквально «извергала деньги».
Потянувшись, Коул открыл глаза и достал толстый конверт,
содержащий письмо дяди и копию контракта, который компания предложила подписать
Кэлу.
По подсчетам Кэла, в следующем году ему предстояло получить
двести пятьдесят тысяч долларов — Коул знал, что столько старый владелец ранчо
не заработал за всю свою предыдущую жизнь. Разворачивая объемистый контракт,
Коул с усмешкой размышлял о том, что по иронии судьбы из всех родственников
Гаррисонов именно Кэлвину Патрику Даунингу выпала честь распоряжаться
неожиданно свалившимся богатством. Он был отчаянный сквалыга, и даже четверть
миллиона долларов вряд ли смогла бы изменить его.
Вместо того чтобы потратить два доллара на междугородный
разговор с Коулом по телефону и объявить ему фантастические новости, он
отправил письмо и копию контракта обычной авиапочтой. Дядюшка пояснил, что он
прислал Коулу договор потому, что «в буровой компании говорят — это стандартные
контракты и их нельзя менять. По-моему, нет смысла платить какому-нибудь
недоделанному юристу, который прочтет всю эту белиберду, только чтобы повторить
мне ее слово в слово. При твоем университете есть школа права. Пусть кто-нибудь
из студентов посмотрит договор, или прочитай его сам и предупреди меня, не
готовит ли эта „Южная исследовательская компания“ какой-нибудь подвох».
Таким уж был Кэл — донельзя бережливым. Мелочным. Скупым.
Дядя собирал купоны из газет, сам подстригал волосы, латал
джинсы и выходил из себя, если приходилось платить лишнее пенни за фут
проволоки, чтобы сделать загородку для цыплят. Больше всего на свете он
ненавидел расставаться с долларом.
Однако он без колебаний отдал чек на десять тысяч долларов,
полученных за бурение первой пробной скважины, чтобы Коул смог поступить в
колледж.
А год спустя Кэл расстался со вторым чеком — на пять тысяч
долларов.
Одинокий, наделенный бунтарской душой, Коул часто добирался
на попутных машинах до ранчо Кэлвина и там находил понимание и дружеское
участие — те чувства, на которые был не способен его отец. Только Кэлвин
понимал его раздражение, верил, что мечты Коула сбудутся, и за это юноша любил
его. Но от Кэлвина ему перепадали не только утешительные и ободряющие слова:
Кэлвин давал ему деньги, чтобы у Коула было реальное будущее — яркое,
многообещающее будущее вдали от Кингдом-Сити. Благодаря этому у Коула развилось
обостренное чувство долга.
Контракт изобиловал юридическими терминами и занимал
пятнадцать страниц, отпечатанных мелким шрифтом. На полях виднелись карандашные
пометки самого Кэлвина, и Коул заулыбался, отмечая проницательность старика.
Кэлвин бросил школу, но был заядлым книгочеем и посему постоянно расширял свой
кругозор — вероятно, в этом он не уступал выпускнику колледжа. Но Коул не имел
ни малейшего намерения разрешать дяде подписывать эти документы, пока их не
просмотрит компетентный юрист-практик. Конечно, Кэл был хитер, но Коул понимал:
в этом случае старик будет играть не в своей лиге. За четыре года, проведенных
в Хьюстоне, Коул узнал, что такое бизнес на самом деле. Он понимал, что
стандартных контрактов, в которые нельзя вносить изменения, попросту не
существует, и не сомневался, чьи интересы обычно защищает составитель любого
договора.
Завтра, когда Чарльз Хэйуорд вернется из деловой поездки в
Филадельфию, Коул выяснит у него имя самого известного юриста в Хьюстоне,
занимающегося договорами на добычу нефти и газа. Ни для кого не секрет, что
хозяин Коула сколотил состояние на нефти. Хэйуорд наверняка знает, с кем можно
посоветоваться, и не откажет своему служащему в рекомендации.
В отличие от множества высокопоставленных персон, которых
Коул повидал за время работы, Чарльзу Хэйуорду были чужды напыщенность и
самодовольство. В свои пятьдесят лет он оставался энергичным, трудолюбивым,
прямым и беспристрастным. У него имелись четкие представления обо всем —
начиная с прислуги и заканчивая родственниками и лошадьми. Те, кто не
оправдывал его ожиданий — будь то служащие или охотничьи собаки, — вскоре
покидали его дом, но к тем, кто соответствовал его требованиям, Чарльз
относился с уважением. Находясь дома, он каждый вечер посещал конюшню и
проходил по широкому коридору, раздавая морковь и дружески поглаживая
великолепных коней, размешенных в ультрасовременных денниках.
Со временем он все больше проникался симпатией к Коулу с его
неустанными заботами о лошадях, и в конце концов между мужчинами завязались
своеобразные приятельские отношения. Навещая своих обожаемых животных, Хэйуорд
часто оставался попить кофе и поболтать с Коулом, и постепенно стал для юноши
наставником, особенно в двух областях, больше всего интересовавших Коула:
бизнес и деньги.
Когда разговор переходил на эти темы, Чарльз выказывал проницательность,
блестящий ум и сметку. В сущности, Коул обнаружил, что единственным уязвимым
местом этого человека является его семья. Первая жена Хэйуорда и их
единственный ребенок погибли в авиакатастрофе двадцать пять лет назад, и горе
Хэйуорда было столь глубоким и неутешным, что его друзья до сих пор упоминали
об этом лишь шепотом, да и то когда собирались в конюшне.
Семнадцать лет назад Хэйуорд снова женился, и молодая жена
подарила ему погодков — сына и дочь. Судя по всему, Чарльз был без ума от своей
Джессики — и ее, и детей он обеспечивал всем самым лучшим, что только можно
купить за деньги, — и, по-видимому, непоколебимо верил, что они в конце концов
оправдают все его надежды и чаяния.
Коул мог бы привести своему наставнику несколько горьких, но
неопровержимых доказательств того, к чему приводят чрезмерная снисходительность
к детям и доверие к неверным женам.
По личным наблюдениям и опыту Коул знал, что Джессика
Хэйуорд — ослепительная, избалованная, безнравственная сорокалетняя сука.
Ее пятнадцатилетняя дочь Барбара так трепетала и благоговела
перед матерью, что выросла совершенно бесхарактерным подобием Джессики; к тому
же материальные блага, которыми осыпал ее Чарльз, и роскошь, которую ей не
приходилось заслуживать ни отличными оценками в школе, ни чем-нибудь другим,
только усиливали беспомощность девочки.
Дуг Хэйуорд был обаятельным шестнадцатилетним повесой, но
Коул не считал, что он безнадежен. Время от времени Коул видел в нем прямоту и
острый ум Чарльза Хэйуорда. Дуг мог похвастаться лишь средними оценками, но
показатели тестирования у него были очень высоки.
