— Я ожидала, что ты так скажешь. На твоем месте я тоже
повела бы себя так же. Однако ты должен мне верить, потому что я смогу это
доказать. Достаточно подать в комиссию новое заявление, и ты немедленно
получишь согласие. Отец дал мне слово, что не только не попытается помешать
тебе, но и использует все свое влияние, чтобы комиссия одобрила проект. В свою
очередь, я обещаю, что он выполнит клятву.
Мэтт коротко, зло рассмеялся:
— А почему я должен поверить его слову или твоему? Ну а
теперь я обещаю тебе, — продолжал он вкрадчиво-угрожающим тоном, — если мое
заявление будет одобрено во вторник, к пяти часам, без повторной подачи, отзову
иск, который мои адвокаты готовятся подать в среду, иск против твоего отца и
сенатора Девиса за незаконную попытку повлиять на государственных чиновников, и
еще один иск — против Саутвилльской комиссии по районированию за намеренное
пренебрежение интересами города.
Перед глазами у Мередит все поплыло, желудок болезненно
сжался. Неужели он действительно собирается сделать это? С какой поразительной
быстротой он мобилизует все силы, чтобы отомстить! Что писали о нем в «Бизнес
уик»: «человек из далекого прошлого, времен, когда принцип» глаз за глаз»
считался справедливостью, а не безжалостной жестокой местью «…
С трудом сдерживая нервную дрожь, Мередит напомнила себе,
что, невзирая на все написанное о нем, несмотря на то, что он имел все причины
презирать ее, Мэтт все же пытался обращаться с ней вежливо, по-дружески не
только в опере, но и за обедом, и это после того, как она оскорбила его! Только
когда козни и обиды перешли все границы, он вступил в борьбу с Мередит и ее
отцом.
Сознание этого не только помогло Мередит вновь обрести
мужество, но и ударило в сердце острой нежностью к этому разгневанному,
разъяренному мужчине, сумевшему проявить столько сдержанности.
— Что еще? — нетерпеливо бросил Мэтт, пораженный неожиданно
мягким блеском глаз Мередит, когда та подняла голову и сказала:
— Не жди больше никаких гадостей со стороны отца — ни
больших, ни маленьких.
— Означает ли это, — с фальшивым восторгом объявил он, — что
теперь я смогу стать членом этого эксклюзивного маленького загородного клуба?
Мередит, покраснев, кивнула.
— Меня это абсолютно не интересует и никогда не
интересовало. Что еще ты предлагаешь?
— И когда Мередит вновь замялась, нерешительно ломая пальцы,
Мэтт окончательно потерял терпение:
— Как, и это все? Больше тебе нечего предложить? И теперь я
должен простить и забыть и преподнести тебе на блюдечке то, чего ты так
добиваешься?
— Что именно ты имеешь в виду? Чего я добиваюсь?
— Хаустон! — ледяным тоном пояснил он. — Среди других
бескорыстных мотивов этого визита ты совсем забыла упомянуть о тридцати
миллионах долларов, из-за которых ты, конечно, и примчалась ко мне домой
прошлой ночью. Или я неверно оценил чистоту твоих намерений, Мередит?
Но она вновь удивила Мэтта, покачав головой и спокойно
признавшись:
— Да я обнаружила, что ты купил хаустонский участок, и ты
прав — именно это известие и заставило меня приехать к тебе вчера.
— А затем прилететь и сюда, — язвительно добавил Мэтт. — И
теперь, когда ты здесь, решила пообещать все что угодно, лишь бы заставить меня
передумать и продать тебе участок за ту же цену, что купил сам. И как далеко ты
готова зайти?
— О чем ты?
— Неужели это все? Но ведь эти жалкие уступки не все, что ты
можешь мне предложить?
Мередит открыла рот, чтобы ответить, но Мэтт был уже сыт по
горло этими омерзительными шарадами.
— Позволь облегчить тебе трудную задачу объясняться со мной,
— зло прошипел он. — Постарайся вообще не говорить на эту тему! Что бы ты ни
сочинила и ни сделала, мне совершенно все равно, поверь! Можешь с озабоченным
видом маячить у моей постели, можешь даже предложить забраться ко мне в
постель, но хаустонский участок обойдется тебе в тридцать миллионов долларов, и
ни центом меньше!
Реакция Мередит поразила его. Мэтт бросал слова, точно
тяжелые камни, намереваясь ранить побольнее, угрожал ей судом, публичным
скандалом, могущим уничтожить репутацию семьи Бенкрофтов, оскорблял каждым
оттенком своего тона, запугивал и унижал, подвергал ее издевательствам,
заставлявшим даже ожесточившихся в подобных битвах врагов и конкурентов
трястись либо от страха, либо от ярости, но не смог пробиться через броню
спокойного достоинства, окружавшую его жену. Собственно говоря, она смотрела на
него с выражением, которое, знай ее Мэтт немного хуже, мог посчитать бы
нежностью и раскаянием.
— Ты все очень ясно изложил, — мягко ответила она и медленно
встала.
— Насколько я понял, ты уезжаешь? Мередит покачала головой и
слегка улыбнулась.
— Я собираюсь подать тебе завтрак и с озабоченным видом
маячить у постели.
— Иисусе! — взорвался Мэтт, чувствуя, как начинает терять
железный контроль над ситуацией. — Неужели ты не слышала, что я сейчас сказал?
Ничто на свете не заставит меня передумать и продать тебе землю дешевле!
Улыбка мгновенно пропала, но глаза все так же сияли мягким
светом.
— Я верю тебе.
— И?.. — настаивал он в полнейшем недоумении, которое и
отнес за счет еще не выветрившегося действия лекарства. Куда подевался гнев?
Нет, все эти чертовы таблетки, из-за них он никак не может сосредоточиться!
— И принимаю твое решение как воздаяние за все несчастья,
которые тебе пришлось перенести по нашей вине. Ты не мог найти лучшего способа,
— вздохнула она без всякой запальчивости. — Я хотела этот участок приобрести
для» Бенкрофт энд компани «, и мне ужасно больно, что он перешел к кому-то
другому. Мы не можем позволить себе заплатить тридцать миллионов.
Мэтт в потрясенном неверии уставился на Мередит, но та,
спокойно улыбаясь, продолжала:
— Ты отнял у меня то, чего я так страстно добивалась. Ну а
теперь не можешь ли ты признать, что взял реванш, счет сравнялся и можно
заключить перемирие?
Первым порывом Мэтта было послать ее к черту, но это — чисто
эмоциональное побуждение, а когда речь шла о переговорах или торгах, Мэтт давно
уже приучился никогда не позволять эмоциям затмевать логику суждений. А логика
подсказывала, что цивилизованные отношения взрослых воспитанных людей — именно
то, чего он добивался от нее во время двух последних встреч. И теперь Мередит
предлагала дружбу, с поразительным тактом признавая его победу. Удивительным
тактом. И почти неотразимым. Стоя здесь в ожидании его ответа, Мередит, с
длинными волосами, рассыпавшимися по плечам безыскусственными локонами, и
руками, засунутыми в карманы джинсов, походила скорее на натворившую что-то
старшеклассницу, вызванную в кабинет директора школы, чем на руководителя
крупной фирмы. И одновременно она ухитрялась выглядеть как горделивая молодая
светская дама — спокойно-величественная, невозмутимо — недосягаемая, маняще —
прекрасная.
