— А твой отец упрекал тебя в том, что ты завалила все
порученные тебе дела в универмаге?
Вынимая буханку хлеба, Мередит ослепительно улыбнулась, но
улыбка отчего-то не осветила ее огромные выразительные глаза:
— Только когда он в необычайно хорошем настроении.
Мередит заметила промелькнувшее в его взгляде сочувствие и
немедленно решила доказать, что это вовсе ни к чему.
— Знаешь, очень неловко, когда он обрушивается на меня в
присутствии других администраторов, но все уже к этому привыкли. Кроме того,
время от времени каждый оказывается под его обстрелом, хотя не так часто и не
таким образом, как я. Видишь ли, они понимают, что мой отец из тех людей, кто
терпеть не может, когда сталкивается с тем, что кто-то способен справиться с
любой проблемой без его помощи и вмешательства. Он нанимает компетентных,
знающих людей с прекрасными замыслами, но тут же запугивает их, унижает и
заставляет подделываться под собственный образ мыслей. Если идея сработает, он
приписывает заслугу себе, если же оказывается неудачной — они становятся
козлами отпущения. Те, кто смеет противоречить ему и гнет свою линию, получают
повышение и прибавки к жалованью, если их предложения оказываются успешными, но
никогда не слышат слов благодарности и уважения. И «каждый раз, когда они
предлагают что-то новое, их снова ожидает такая же битва.
— А ты, — спросил Мэтт, прислонившись плечом к стене, — как
ты справляешься с делами, когда играешь первую роль?
Мередит, вынимавшая столовые приборы, обернулась и взглянула
на Мэтта, неожиданно вспомнив о совещании, которое он проводил в тот день,
когда она пришла в офис, но, к несчастью, отвлеклась видом его обнаженной
груди, открывшейся в разошедшихся бортах халата. Почему ее так волнуют эти
мышцы под бронзовой кожей, покрытой порослью темных курчавых волос? Внезапно
задохнувшись, она поспешно подняла глаза и странное состояние постепенно
исчезло… но не прошло ощущение интимности мгновения.
— Точно так же, как ты, — тихо сказала она, не пытаясь скрыть
восхищение, которое испытывала к нему.
Мэтт вздернул темную бровь.
— Откуда ты знаешь, как я справляюсь с делами?
— Поняла в тот день, когда пришла в твой офис. Я всегда
знала, что следует обращаться со служащими гораздо лучше, чем это делает отец,
но боялась, что покажусь слишком слабой и женственной, если попытаюсь вести
более открытый диалог, когда стану президентом.
— И?.. — допрашивал он, слегка улыбаясь.
— И ты вел себя со своими служащими точно так же, только
никто не обвинял тебя в слабости и женственности. И поэтому, — закончила она с
приглушенным смущенным смехом, снова обернувшись к ящику со столовым серебром,
— я решила стать такой же, как ты, когда вырасту.
Молчание повисло в комнате, ощутимое, словно нечто теплое,
живое и дышащее. Мередит делала вид, что очень занята, а Мэтт был доволен ее
похвалой гораздо больше, чем хотел признать.
— Ты мне льстишь, — чопорно выговорил он наконец, — но все
равно спасибо.
— Пожалуйста. Ну а теперь почему бы тебе не посидеть, пока я
приготовлю ужин?
После ужина они вернулись в гостиную, и Мередит подошла к
книжному шкафу, рассматривая старые книги и игры. Она провела прекрасный
незабываемый день, и теперь ее терзали угрызения совести из-за Паркера и еще
какое-то странное чувство, которому не было названия. Нет, конечно, было,
признавалась она себе с беспощадной прямотой, только она не понимала, почему
оно так действует на нее. В этом доме царила такая атмосфера всепобеждающего,
мужского обаяния, что в сердце невольно проснулись старые воспоминания. Она
совсем не предвидела этого, когда ехала сюда. Не ожидала, что вид обнаженной
груди Мэтта пробудит грешные мысли о тех мгновениях, когда она так часто видела
эту грудь: по ночам, лежа на спине…. и Мэтт… над ней… и в ней… глубоко, почти
болезненно глубоко…
Мередит рассеянно провела пальцами по пыльным корешкам книг,
не видя ни одного названия. Интересно, сколько еще женщин вместе с ней хранят
интимные воспоминания о теле Мэтта, сливающемся с их телами. Десятки, решила
она, если не сотни. Но ни гнева, ни ненависти она не испытывала. Стоит ли
осуждать Мэтта за его сексуальные подвиги, как, впрочем, и женщин, так охотно
предлагавших ему себя? Нет, теперь, став взрослой, она понимала, что Мэтт
поистине излучает чувственность и неотразимую притягательность. А если к этому
добавить огромное богатство и приобретенную власть, нетрудно понять, почему
женщины ни в чем не могут ему отказать.
Но ей самой подобная опасность не грозит. Ни чуточки!
Мередит не хватает только неожиданного вторжения в ее жизнь этого коллекционера
женских сердец, сексуального атлета, привыкшего видеть у своих ног любую
женщину! Лично Мередит предпочитает спокойных, надежных, высокоморальных мужчин
вроде Паркера. Правда, нужно признать, она прекрасно проводит время в обществе
Мэтта. Возможно, даже слишком прекрасно.
Мэтт с дивана наблюдал за Мередит, надеясь, что она не
сможет отыскать подходящую книгу и не погрузится в чтение на весь остаток
вечера. Заметив, что Мередит чересчур долго задержалась у полки с играми, Мэтт
подумал: она, возможно, смотрит на» монополию «… и вспоминает тот вечер, когда
они все вместе играли.
— Хочешь поиграть? — спросил он. Мередит, резко
повернувшись, воззрилась на него со странной настороженностью:
— Поиграть? Во что?
— Мне показалось, ты смотришь на одну из игр… ту, что
наверху.
И тут Мередит разглядела» монополию «, и все заботы и
тревоги исчезли при мысли о том, что следующие несколько часов можно провести в
таком глупом и легкомысленном занятии, как игра в» монополию «. Улыбнувшись,
она потянулась к коробке:
— А ты хочешь?
И Мэтт неожиданно захотел этого так же сильно, как,
по-видимому, и сама Мередит.
— Неплохо бы, — решил он, сбрасывая покрывало с дивана,
чтобы было удобнее сидеть вдвоем, поставив доску между ними.
Два часа спустя поле доски почти все покрылось» домами»и
«отелями» Мэтта, так что Мередит была вынуждена платить аренду каждый раз,
когда ее фишка приземлялась на выигранный им участок.
— Ты должна мне две тысячи за последний ход, — напомнил он,
страшно довольный проведенным вечером и совершенно очарованный женщиной,
обладающей способностью превратить игру в «монополию»в одно из самых
восхитительных развлечении, которые ему доводилось видеть за много лет. Он
протянул руку:
— Отдавай-ка долг.
Мередит наградила его ясным, невинным взглядом, вызвавшим у
Мэтта невольный смешок, прежде чем она объявила:
