Мэтт попытался улыбнуться в ответ, но улыбка так и не смогла
достичь измученных серых глаз, и Мередит молча прижалась щекой к его груди.
— Они повторили, что тебя не было, потом пришел доктор и с
ним отец, а остальные вышли из комнаты…
Мередит замолчала, съежившись при воспоминании о том, что случилось
дальше. И Мэтт, словно почувствовав, что она испытывает, положил руку ей на
щеку, вжимая лицом в то место, где тревожно билось его сердце.
— Расскажи, — прошептал он, и в прерывающемся голосе
слышались нежность и грусть. — Я здесь, и на этот раз будет не так больно.
Мередит инстинктивно приняла его слова, поверила, но
все-таки, сама не сознавая этого, схватилась за его плечи, ощущая, как
подкашиваются ноги. Слезы вновь прихлынули к глазам, не давая говорить.
— Доктор Арлидж объяснил, что я родила девочку и что было
сделано все возможное в человеческих силах, чтобы спасти ее, но она оказалась
слишком маленькой.
Горячие слезы хлынули по щекам.
— Слишком маленькая — повторила она, душераздирающе
всхлипнув. — Я всегда думала, что новорожденные девочки должны быть маленькими!
Маленькими… такое красивое слово… такое женственное…
Она ощутила, как пальцы Мэтта впиваются в ее спину, и это
отчаяние придало ей сил. Тяжело вздохнув, Мередит договорила:
— Она не могла дышать как следует, потому что оказалась
слишком маленькой. Доктор Арлидж спросил, что я хочу сделать, и когда я
сообразила, что он говорит об… имени… и похоронах… начала умолять его позволить
увидеться с тобой. Отец был зол на него из-за того, что он меня расстраивает, и
объяснил, что послал тебе телеграмму, но ты не приехал. Доктор Арлидж возразил,
что долго ждать нельзя. И поэтому… поэтому я решилась. Назвала ее Элизабет,
потому что подумала, тебе понравится, и велела отцу купить как можно больше розовых
роз и положить ей в гроб карточку от нас с тобой, где было написано: «Мы любили
тебя».
— Спасибо, — прошептал он, задыхаясь, и Мередит внезапно
поняла, что щека мокра не только от ее слез.
— А потом я стала ждать, — всхлипнула она. — Ждать, когда ты
придешь, и думать, что рядом с тобой мне будет легче вынести все это.
Наконец она открыла ему все. И спокойствие, смешанное с
огромным облегчением, снизошло на нее. Мэтт снова заговорил, и было очевидно,
что он тоже сумел взять себя в руки.
— Телеграмма твоего отца пришла через три дня после того,
как была послана. Там говорилось, что ты сделала аборт и теперь больше ничего
не желаешь от меня, кроме развода, которым уже занимается твой адвокат. Но я
все равно вылетел домой, и одна из горничных объяснила, где ты. Когда я приехал
в госпиталь, мне сообщили, что ты настойчиво требовала не допускать меня в
палату. На следующий день я пришел снова, надеясь проскользнуть мимо охраны, но
у дверей уже ожидал коп в мундире с постановлением суда, запрещающим под страхом
тюремного заключения близко подходить к больнице.
— А я все это время, — прошептала Мередит, — ждала тебя.
— Господи, — проговорил он напряженно, — если бы я только
знал, что ты хочешь меня видеть, никакая сила на земле, никакие суды не
помешали бы мне пробраться в палату.
Мередит попыталась утешить его простой правдой:
— Ты не сумел бы помочь мне. Он, казалось, мгновенно застыл:
— Не сумел?..
Мередит покачала головой:
— Для меня сделали все, что только возможно, как и для
Элизабет. Но было уже поздно.
Наконец они сказали друг другу правду! Мередит была так
счастлива, что, забыв о гордости, решила признаться во всем и до конца:
— Понимаешь, несмотря на все, в глубине души я знала, как ты
в действительности относишься ко мне и малышке.
— И как же, — проворчал Мэтт, — я в действительности к вам
относился?
Удивленная неожиданно сухим тоном, Мередит подняла голову и
с мягкой улыбкой, желая показать, что ничуть не обижается, пояснила:
— По-моему, ответ на это очевиден — ты чувствовал себя
обязанным терпеть нас. Переспал всего однажды с глупенькой восемнадцатилетней
девственницей, которая из кожи вон лезла, чтобы соблазнить тебя, у которой не
хватило ума даже на то, чтобы предохраняться, и посмотри только, что случилось!
— И что случилось, Мередит? — допытывался он.
— Что случилось? Я приехала к тебе, чтобы сообщить радостную
новость, а ты проявил благородство — женился на девушке, которую вовсе не
хотел.
— Не хотел, перебил он резким тоном, противоречащим щемящей
нежности слов:
— Да я хотел тебя каждую минуту моей проклятой жизни!
Мередит молча смотрела на него, потрясенная, счастливая,
сомневающаяся, зачарованная.
— И ты была не права… — сказал он, мгновенно смягчившись,
сжимая ладонями ее залитое слезами лицо, осторожно вытирая соленые капли. —
Будь я рядом с тобой в госпитале, наверняка смог бы помочь.
— Как? — дрожащим голосом шепнула она.
— Вот так, — выдохнул он и, все еще не отнимая рук, наклонил
голову и коснулся губами ее губ. Бесконечная нежность его поцелуя совершенно
лишила Мередит сил и воли, и слезы опять покатились по лицу, слезы, которые
она, казалось, все успела выплакать. — И вот так…
Его губы скользнули к уголкам ее глаз, и Мередит ощутила
прикосновение его языка, слизывавшего горячие капли.
— Я бы увез тебя из госпиталя домой и держал тебя в
объятиях… вот так… — пообещал он, мучительно выдавливая слова, и привлек
Мередит к себе; теплое дыхание посылало по ее спине дрожь озноба. — А когда ты
поправилась бы, мы любили бы Друг Друга, а позже… если бы ты захотела, подарил
бы тебе еще одного малыша…
Он не повторил «вот так», но когда положил ее на постель и
сам лег рядом, Мередит поняла, что хотел сказать Мэтт. Знала так же твердо, как
то, что с ее стороны не правильно, плохо позволять ему снимать с себя свитер и
расстегивать джинсы, так же твердо, как то, что ей невозможно подарить ему
ребенка. Но Господи, какое счастье… какое счастье притвориться хотя бы раз,
однажды сделать вид, что все происходит на самом деле, что это реальность, а
прошлое было лишь дурным сном, от которого всегда можно очнуться.
Сердце отчаянно уговаривало ее попытаться, но еле слышный
голос разума предупреждал, что это ошибка.
— Это несправедливо… не правильно, — шепнула Мередит, когда
Мэтт наклонился над ней; обнаженная грудь и руки отливали бронзой в свете
лампы.
