— У меня маленькая юридическая проблема, — пояснила она. —
То есть не совсем маленькая. Скорее наоборот, большая. Нет, огромная!
— Слушаю, — сказал Стюарт, и Мередит нерешительно помедлила.
— Хочешь, чтобы я все рассказала сейчас, по телефону, да еще
когда ты спешишь?
— Не обязательно. Можешь намекнуть… чтобы возбудить мой
адвокатский аппетит.
И тут она снова распознала сухой, тщательно скрываемый юмор
в его голосе и облегченно вздохнула.
— Не вдаваясь в подробности, могу сказать только, что
нуждаюсь в совете относительно моего… моего развода.
— В этом случае, — серьезно и не задумываясь, ответил он, —
советую сначала выйти за Паркера. Таким образом, мы сможем получить куда
большие алименты.
— Я не шучу, как в тот раз, Стюарт, — предупредила она, но
что-то в его манере говорить внушало такую уверенность, что Мередит даже слегка
улыбнулась. — Я попала в самую невероятную юридическую паутину, которая
когда-либо тебе встречалась. И нужно немедленно из нее выпутываться.
— Обычно я привык вытаскивать все тайны на свет Божий, это
позволяет повысить гонорар, — шутливо пояснил он. — Однако ради старого друга я
мог бы принести в жертву алчность во имя сострадания. Мы можем поужинать
сегодня вместе?
— Ты настоящий ангел!
— В самом деле? Вчера адвокат противной стороны заявил
судье, что я пронырливый сукин сын!
— Вовсе нет! — преданно запротестовала Мередит.
— Да, моя красавица, именно таков я и есть, — тихо
рассмеялся Стюарт.
Глава 32
Без всяких признаков осуждения и ничуть не возмущенный
поведением восемнадцатилетней Мередит, Стюарт, не выказывая ни малейших эмоций,
выслушал всю историю и вовсе не удивился, когда она рассказала о том, кто был
отцом ее погибшего ребенка. Мередит же была настолько расстроена непроницаемым
выражением его лица и неизменным молчанием, что, закончив говорить,
нерешительно спросила:
— Стюарт, я все ясно изложила?
— Абсолютно, — кивнул он и в доказательство добавил:
— Ты только сейчас объяснила мне, каким образом твой отец
готов использовать свое влияние, чтобы Саутвилльская комиссия одобрила проект
Фаррела, причем действовал при этом с таким же неуважением к закону, как и
сенатор Девис, надавивший своим авторитетом, чтобы первое решение было
отрицательным. Верно?
— Д-думаю, да, — ответила Мередит, неловко морщась от плохо
скрытого осуждения в словах Стюарта.
— Фаррела представляет «Пирсон энд Левинсон»?
— Да.
— Тогда вот что, — объявил он, делая знак официанту принести
счет. — Утром я позвоню Биллу Пирсону и скажу, что его клиент несправедливо
причиняет моей любимой клиентке моральный ущерб.
— И что потом?
— Потом попрошу его клиента подписать несколько красиво
составленных бумаг, которые я подготовлю и пришлю ему.
Мередит впервые с надеждой взглянула на Стюарта:
— И это все?
— Вполне возможно.
Стюарт позвонил только в конце дня.
— Ты говорил с Пирсоном? — спросила Мередит, сгорая от
дурного предчувствия.
— Только сейчас повесил трубку.
— И?.. — настойчиво выспрашивала она, видя, что Стюарт не
имеет намерения продолжать. — Сказал ему о предложении отца? Что он ответил?
— Он ответил, — сардонически хмыкнул Стюарт, — что все
отношения между тобой и Фаррелом чисто личные, и его клиент, во-первых, желает
рассматривать их с этой точки зрения, а позже, когда сочтет, что готов к этому,
именно он будет диктовать условия, на которых может быть получен развод.
— Боже, — выдохнула она, — что это означает? Не понимаю!
— Тогда я отброшу юридический жаргон и вежливые формальности
и скажу прямо. Пирсон послал меня к такой-то матери.
Вырвавшееся ругательство, столь необычное в устах Стюарта,
подсказало Мередит, что он раздражен гораздо больше, чем хочет показать, и это
встревожило ее ничуть не меньше, чем непонятная позиция адвоката Мэтта.
— Я все-таки не понимаю, — взорвалась она, вскакивая. — В
тот день за обедом, Мэтт казалось, вот-вот согласится на все… пока ему не
позвонили насчет комиссии по районированию. Теперь я объясняю, что добилась
положительного решения, а он даже не желает слушать.
— Мередит, — неожиданно спросил Стюарт, — ты ничего не
скрыла, когда рассказывала мне о своих отношениях с Фаррелом?
— Нет, ничего. А почему ты спрашиваешь?
— Видишь ли, из всего, что я читал и слышал о нем, Фаррел —
человек неглупый, обладающий логическим мышлением, холодным и очень точным.
Серьезные, умные, мыслящие люди не выходят из себя, чтобы добиться мести за
какие-то дурацкие обиды. Это пустая трата времени, а у таких, как Фаррел, время
стоит огромных денег. Но у каждого человека есть предел, который он способен
переступить и потерять над собой контроль. Все выглядит так, словно Фаррела
вынудили перейти этот предел, и он рвется в битву, желает этой битвы. И от
этого мне крайне не по себе.
Мередит стало совсем худо.
— Но почему он стремится развязать войну?
— Наверное, хочет удовлетворить жажду мести.
— За что? — встревоженно вскрикнула Мередит. — Почему ты так
считаешь?
— Видишь ли… Пирсон предупредил, что всякая попытка с твоей
стороны ускорить бракоразводный процесс без полного и предварительного
одобрения клиента приведет, как он выразился, к немалым неприятностям для тебя.
— Еще неприятности? — поражение охнула Мередит. — Что же ему
надо? На прошлой неделе, когда мы обедали вместе, он пытался быть вежливым и
понимающим. Даже шутил со мной, хотя на самом деле презирал…
— Почему? — настойчиво допрашивал Стюарт. — Откуда такое
презрение? Что заставляет тебя так думать?
— Не знаю, просто чувствую. — И, не находя разгадки, Мередит
продолжала:
— Конечно, он разозлился, узнав о Саутвилле, и это понятно,
и, кроме того, оскорблен всем тем, что я высказала ему в автомобиле после
обеда. Не могло именно это настолько уязвить Фаррела, что он сорвался с цепи и,
как ты выразился, «перешел все пределы»?
— Возможно, — ответил Стюарт, явно не вполне убежденный.
