И я не кривлю душой. Во-первых, я хочу посмотреть, что там натворила мадам Рено, а во-вторых, меня всегда притягивало таинство отношений между мужчиной и женщиной. Стоит бросить взгляд на постель — и мне все будет ясно. Моя профессия сделала из меня эксперта. В данном случае я предполагаю обычную кровать шириной метр сорок и нормальную половую жизнь два-три раза в неделю. Думаю, Брис на большее не потянет. Он медленно, выразительно глядя на меня, открывает дверь.
Боже! Что это? Такой гигантской кровати я в своей жизни не видела! Она смотрится почти вульгарно: широкая и плоская, как пустыня Гоби, занимает треть всей комнаты. И повсюду розы! Красные, желтые, розовые, белые. В изголовье и в ногах, на подушках и покрывале из набивного хлопка. Справа и слева от кровати стоит по круглой тумбочке, расписанной розами. На каждой — фотография в белой рамке: слева Брис, справа его жена.
Блестящая идея!
Кровать, видимо, так велика, что забываешь, кто на другом конце. Бедного Бриса можно только пожалеть! На такой кровати не может быть истинной близости.
— Красиво? — спрашивает хозяин и подходит почти вплотную ко мне. Я молча киваю и разглядываю желтые шторы с розовым узором. Взгляд падает на ковер: сотни роз на желтом фоне. Миллионы чайных роз на обоях. Лишь потолок белый. Правда, на нем большое мокрое пятно. Что? Мыслимо ли такое в сверкающей стерильностью и новизной квартире?
— Надо мной монтировали ванну, — поясняет Брис, перехвативший мой взгляд, — и прорвало трубу.
Но сегодня, как утверждает консьержка, уже все починили!
Молча киваю. Я будто в каком-то дурмане. От всех этих бесконечных роз у меня кружится голова, и я опускаюсь на край постели. Брис тут же садится рядом и обнимает меня за талию, крепко прижимая к себе. Ощущать его стальные мускулы непривычно, но в этом что-то есть.
— Тиция! — жарко шепчет он мне в волосы. — Наконец-то! Вчера я всю ночь думал о вас, лежа в этой постели. И вот вы здесь, я не верю своему счастью!
Он опрокидывает меня на покрывало с розами. Оно новое, мягкое и еще пахнет фабрикой. Подносит свои губы к моим и начинает меня целовать. Неплохо! Сердце его громко колотится, однако язык твердый и острый, губы тоже не слишком мягкие. Целуется он не очень искусно, как-то лихорадочно. Видно, мало практики у славного рыцаря.
К тому же все происходит слишком стремительно. Не успев поцеловать, уже ложится на меня. Брис тяжелый, и его твердый предмет упирается мне в бедро. Он выше Томми, но ниже Фаусто и вполне прилично оснащен.
— Брис, — подаю я голос и делаю попытку встать, что мне не удается, — не пойти ли нам лучше в комнату для гостей?
— Почему? — удивленно спрашивает Брис и отпускает меня.
— Потому что скоро вы будете спать здесь со своей женой. Я нахожу это непорядочным по отношению к ней. Мой отец всегда говорит: не надо гадить в собственном гнезде.
— Гадить? — возмущенно восклицает Брис. — Тиция, богиня! Что за безобразное слово? О чем вы? — Он неистово целует меня в шею. — Мы не гадим! Мы освящаем это ложе! Мы привносим в эту кровать частичку божественного, райского, и я хочу…
— Вы хотите вспоминать об этом, когда рядом буду лежать не я, а снова ваша жена!
— Точно, — с обезоруживающей прямотой подтверждает Брис. — Откуда вы знаете?
— Просто я знаю мужчин! — отвечаю я с загадочной улыбкой.
— Пожалуйста, не думайте дурно обо мне, Тиция! Не судите поспешно. Позвольте вам объяснить: я страстная натура. Люблю все прекрасное, возвышенное. А моя жена… Поймите, мы женаты девятнадцать лет. Страсть не живет так долго. Нет взлетов, нет исступления… Я вам признаюсь честно: между мной и ею ничего нет. Мы больше, не занимаемся любовью!
— С какого времени? — ошеломленно спрашиваю я.
— С рождения нашего последнего ребенка. Уже пять лет.
— Пять лет! Но почему?
— Потому что она больше не хочет. Детей у нее достаточно, по ее словам, и она не хочет больше рисковать,
— А любовь?
— Любовь прошла.
— Как вы это выносите? — сочувственно спрашиваю я. Бедняга. Пять лет презрения. А я волнуюсь из-за пары недель. Брис гладит меня по голове.
— Плохо! Вначале это было чудовищно. Весь первый год был для меня катастрофой! Каждую ночь я спрашивал ее и каждую ночь слышал в ответ «нет. Всегда „нет“! Можно я тебя хотя бы обниму? — Нет! Можно лечь к тебе? — Нет! Можно поцеловать? — Нет! Оставь меня в покое!
— А потом что?
— Потом я больше не спрашивал. Никогда! Вам не из-за чего терзаться угрызениями совести! Вы ничего не разрушаете. Это наша постель. Она принадлежит вам, Тиция! Вам и мне! Это наше розовое ложе. Теперь вы меня понимаете?
Я понимаю его.
Жена стала его матерью, а мать не спит со своим ребенком.
Девятнадцать лет в браке! Да, это непросто. Иногда все идет хорошо, но чаще — нет. Обычно любовь уходит, тело хиреет, душа охладевает. Глаза больше не блестят. Чувствуешь себя непривлекательным. И если такое состояние продолжается, заболеваешь. Или становишься импотентом!
Если только ты не сопротивляешься и не любишь на стороне.
Очевидно, это и проделывает мадам Рено. Потому что на фотографии где-то далеко-далеко, на другом конце увитой розами кровати, она смотрится свежей и бодрой. И смотрит на меня очень бойко сверху вниз карими, совсем не глупыми глазами. У нее красивые белокурые волосы и алый чувственный рот. Смотрите-ка, она того же типа женщина, что и я!
И точно так же она не сдается!
Теперь все прояснилось. Брис переходит к делу.
Он садится рядом и начинает меня раздевать. Медленно, с видимым удовольствием!
— Ах, мои маленькие, сладкие ножки! — придыхает он и снимает туфли. Потом кладет меня на кровать и запускает руку под юбку.
— О-о-о! Пояс с резинками! — восторженно вскрикивает он, точно ребенок, нашедший пасхальные яйца в саду. — Сейчас опять носят пояса с резинками? Он красный, под цвет туфель! Шарман!
Он опять осыпает меня поцелуями, уже не так лихорадочно орудуя своим маленьким, острым языком. Очевидно, он способный ученик. Потом он снимает юбку. И начинает громко сопеть!
На мне малюсенькие кружевные трусики такого же красного цвета, что и туфли. Они лишь чуть-чуть прикрывают светлые завитки внизу, и больше ничего. По бокам они высоко вырезаны, и мои ноги кажутся еще длиннее!
Брис не может оторвать от меня глаз.
Ясно, что он давно не получал такого удовольствия. Трепетным восторгом сияют его глаза, и я наслаждаюсь этим мигом, словно весенним днем после долгой, холодной зимней ночи. Я поднимаю голову.
— Брис, я должна вам что-то сказать.
Он вздрагивает, будто прервали его дивный сон.
— Что? — испуганно спрашивает он. — Что вы должны сказать? Надеюсь, вы не хотите уйти домой?
