Прошлым вечером в честь окончания школы он подарил Мередит
кулон из розового топаза с тяжелой золотой цепью от Тиффани. Лайзе он
презентовал гораздо менее дорогой, но все же, несомненно, красивый золотой
браслет с ее инициалами и датой, искусно выгравированными и вплетавшимися в
общий узор. Браслет был тоже куплен у Тиффани.
Сначала Лайза совершенно терялась, не зная, как обращаться с
ним, поскольку Филип был неизменно вежлив, но всегда держался несколько холодно
и не выказывал своих чувств — так же, как относился и к Мередит. Позже, поняв,
что его поступки совершенно не соответствуют внешне бесстрастной и иногда
грубоватой манере держать себя, Лайза жизнерадостно объявила Мередит, что
Филип, в сущности, добрый и милый плюшевый мишка, который только рычит, но не
кусается!
Это полностью ошибочное заключение заставило ее позапрошлым
летом попытаться вступиться за Мередит, когда Лайза очень вежливо и с самой
милой улыбкой объявила, что, по ее мнению, Мередит должна пользоваться немного
большей свободой на каникулах. Реакция Филипа на то, что он назвал»
неблагодарностью и вмешательством в чужие дела «, была крайне бурной, и только
искреннее раскаяние и немедленные извинения девушки помешали ему выполнить
угрозу положить конец дружбе Лайзы и Мередит, и потребовать от администрации
Бенсонхерста передать стипендию, кому-нибудь» более заслуживающему» такой
милости. Это столкновение потрясло Лайзу куда больше столь неожиданного взрыва
бешенства. Из всего сказанного Филипом она справедливо предположила, что
стипендия выплачивается из средств, пожертвованных семейством Бенкрофтов, и это
открытие заставило Лайзу почувствовать себя совершенным чудовищем, хотя сама
ссора оставила в ней чувство гневного раздражения.
И теперь Лайза ощущала такую же бессильную ярость и
недоумение оттого, что Мередит держат в такой железной узде, не давая ей ни
малейших поблажек.
— Ты в самом деле искренне считаешь, что он разыгрывает роль
сторожевой собаки только потому, что твоя мать ему изменила?
— Она не просто изменила, она была настоящей шлюхой, которая
после свадьбы спала со всеми, от лошадиных тренеров до водителей грузовиков,
намеренно сделала отца посмешищем и развлекалась с самыми подозрительными
личностями, грязными ничтожествами. В прошлом году я спросила Паркера, и он
рассказал все, что знал от своих родителей. Очевидно, всем было известно, какая
она.
— Все это ты часто повторяешь, — горько бросила Лайза, —
только я не понимаю, почему твой отец ведет себя так, словно отсутствие
моральных устоев — это нечто вроде генетического порока, который ты можешь
унаследовать.
— Он ведет себя так, — ответила Мередит, — потому что
отчасти верит в это.
Обе виновато посмотрели на Филипа Бенкрофта, вошедшего в
комнату. Один взгляд на мрачное лицо, и Мередит забыла о собственных проблемах.
— Что случилось?
— Утром умер твой дед, — угрюмо сообщил он. — Сердечный
приступ. Пойду выпишусь из отеля и заберу свои вещи. Я купил себе и тебе билеты
на самолет, вылетающий через час. — И, повернувшись к Лайзе, добавил:
— Надеюсь, ты сможешь добраться домой на моей машине.
Мередит, желая, чтобы Лайза вернулась с ними, уговорила отца
ехать домой на машине, вместо того чтобы лететь.
— Конечно, мистер Бенкрофт, — поспешно заверила Лайза. — И я
очень сожалею о вашем отце.
После его ухода она взглянула на Мередит, тупо уставившуюся
в пространство.
— Мер! С тобой все в порядке?
— Кажется, да, — сдавленным голосом ответила та.
— Твой дед — это тот, кто женился на собственной секретарше?
Мередит кивнула:
— Они не очень-то ладили с отцом. Я не видела деда с тех
пор, как мне исполнилось одиннадцать. Однако он звонил, обсуждал с отцом, как
идут дела в магазине, говорил со мной. Он был… был… я любила его, — беспомощно
заключила она. — И он тоже любил меня. — Она подняла на Лайзу затуманенные
печалью глаза. — Если не считать отца, он был моим единственным близким
родственником. И теперь остались лишь троюродные и четвероюродные братья,
которых я даже не знаю.
Глава 7
Неловко переминаясь в фойе дома Филипа Бенкрофта, Джонатан
Соммерс оглядывал толпы людей, которые, как и он сам, пришли предложить
обязательные и необходимые утешения в день похорон Сирила Бенкрофта.
Джонатан остановил одного из официантов, разносивших
спиртное, и быстро взял с подноса два стакана. Опрокинув порцию водки с
тоником, он сунул первый стакан в большой горшок с декоративным папоротником,
глотнул шотландского виски из второго и сморщил нос, поскольку это оказался не
«Шива Регал». Водка в сочетании с джином, который он тянул из карманной фляги в
машине, немного подкрепила его, и теперь Джонатан чувствовал, что почти готов
выдержать утомительную похоронную церемонию. Рядом стояла крошечная пожилая
женщина, опираясь на палку и с любопытством изучая его. Поскольку хорошие
манеры требовали, чтобы он заговорил с соседкой, Джон завел то, что ему
казалось вежливой беседой, подобающей столь печальному случаю.
— Ненавижу похороны, а вы? — осведомился он.
— Ну а мне они нравятся, — самодовольно объявила она. — В
моем возрасте я считаю каждые похороны, которые посещаю, личным триумфом,
потому что не я — почетный гость.
Джон проглотил смешок, потому что громкий хохот в столь
тяжелый час будет серьезным нарушением этикета, который он привык соблюдать с
самого детства. Извинившись, он поставил недопитый стакан на маленький столик и
направился на поиски чего-нибудь получше. Оставшись одна, престарелая леди
подняла стакан и слегка пригубила виски.
— Дешевое пойло, — с отвращением бросила она и поставила
стакан на место.
Несколько минут спустя Джон заметил Паркера Рейнолдса,
стоящего в алькове рядом с гостиной с двумя молодыми женщинами и мужчиной.
Задержавшись у буфетной стойки, он взял очередной стакан со спиртным и подошел
к друзьям.
— Блестящее собрание, не так ли? — заметил он, саркастически
улыбаясь.
— А я думал, ты терпеть не можешь похороны и никогда на них
не бываешь, — заметил Паркер после того, как все обменялись приветствиями.
— Совершенно верно. Я здесь не затем, чтобы оплакивать
Сирила Бенкрофта, а для того, чтобы защитить собственное наследство.
Джон сделал большой глоток, пытаясь залить горечь, сжигавшую
душу:
— Отец снова угрожает вычеркнуть меня из завещания и выгнать
из дома, только на этот раз старый ублюдок, по-моему, не просто треплет языком.
Ли Эккермен, хорошенькая брюнетка с изящной фигурой, с
веселым недоверием взглянула на него:
