Наклонившись, он по-братски чмокнул Мередит в щеку.
— Попрощайся за меня с отцом. Мередит глядела вслед Паркеру,
уносившему с собой ее романтические девичьи мечты. Он открыл дверцу автомобиля,
бросил темный пиджак на заднее сиденье и, подняв глаза, помахал ей рукой.
Отчаянно пытаясь не зацикливаться на потере, Мередит
вынудила себя подойти и поздороваться с Шарлоттой. Во время похоронной службы
та ни разу не заговорила с Мередит и ее отцом, а просто с бесстрастным видом
стояла между сыновьями.
— Как вы себя чувствуете? — вежливо спросила Мередит.
— Не терпится уехать отсюда, — ледяным тоном бросила
женщина. — Как скоро мы сможем перейти к делу?
— В доме полно гостей, — объяснила Мередит, внутренне
сжавшись от неоправданно резкого приема. — Вам придется спросить отца, когда
вскроют завещание.
Шарлотта, уже поставившая ногу на ступеньку, обернулась с
каменным лицом:
— Я слова не сказала Филипу с того дня в Палм-Бич. И
заговорю лишь тогда, когда буду командовать парадом, а он станет умолять меня
потолковать с ним. До этого времени вам, Мередит, придется исполнять роль
переводчика.
Она вошла в дом; сыновья держались по обе стороны, как
почетный караул.
Мередит смотрела Шарлотте в спину, потрясенная исходившей от
нее ненавистью. Тот день в Палм-Бич, о котором упоминала Шарлотта, был
по-прежнему так ясно жив в памяти девушки, словно это происходило вчера. Семь
лет назад она с отцом прилетела во Флориду по просьбе деда, переехавшего туда
после сердечного приступа. Приехав, они обнаружили, что приглашены не просто на
уик-энд, а на свадьбу Сирила Бенкрофта с Шарлоттой, двадцать лет служившей у
него секретаршей. В свои тридцать восемь она была на тридцать лет моложе
жениха, да к тому же вдовой с двумя сыновьями-подростками немного старше
Мередит.
Мередит никогда не понимала, почему Шарлотта и Филип так
ненавидят друг друга, но из того немногого, что она услыхала во время яростного
спора между дедом и отцом, поняла, что неприязнь началась давно, когда Сирил
еще жил в Чикаго. Филип, не стесняясь Шарлотты, назвал ее расчетливой
интриганкой, амбициозной потаскухой, а отца — старым дураком, которого обманом
и лестью принудили сделать предложение с тем, чтобы ее сыновья смогли
заполучить часть денег Сирила.
В тот день Мередит в последний раз видела деда. Он продолжал
контролировать все предприятия, кроме «Бенкрофт энд компани», управление
которой целиком передал в руки сына. И хотя универмаг составлял менее четверти
фамильного состояния, однако сам характер фирмы требовал постоянного и
неусыпного внимания отца. В отличие от остальных обширных владений семьи
магазин был гораздо большим, чем просто акционерным обществом, приносящим
дивиденды, — он считался основой богатства Бенкрофтов и источником их
неизменной гордости.
— Это последняя воля и завещание Сирила Бенкрофта, — начал
поверенный деда, как только Мередит и Филип уселись в библиотеке рядом с
Шарлоттой и ее сыновьями. Сначала шли суммы, завещанные благотворительным
фондам, потом — слугам: по пятнадцати тысяч долларов шоферу, экономке,
садовнику и сторожу.
Поскольку поверенный настоятельно потребовал присутствия
Мередит, та предположила, что и ей отказаны какие-то небольшие деньги, но,
несмотря на это, подпрыгнула от неожиданности, когда адвокат Уилсон Райли
прочел:
— «Моей внучке, Мередит Бенкрофт, я завещаю четыре миллиона
долларов».
Рот девушки открылся сам собой, и пришлось сделать усилие,
чтобы сосредоточиться на словах Райли:
— «Хотя время и обстоятельства помешали лучше узнать
Мередит, во время нашей последней встречи мне стало очевидно, что она добрая и
умная девочка, которая не растратит деньги зря. Чтобы помочь ей употребить их с
пользой, я завещаю эти четыре миллиона с тем условием, чтобы они были положены
на доверительный фонд вместе с процентами, дивидендами и т, п., пока она не достигнет
возраста тридцати лет. Далее, я назначаю своего сына, Филипа Эдуарда Бенкрофта,
ее попечителем и опекуном над указанными суммами».
Остановившись, чтобы откашляться, Райли перевел взгляд с
Филипа на Шарлотту и ее сыновей и снова начал читать:
— «В интересах справедливости, я разделил оставшееся
имущество поровну между всеми наследниками. Моему сыну, Филипу Эдуарду
Бенкрофту, я оставляю все акции и вложения в универмаг» Бенкрофт энд компани «,
что составляет приблизительно четверть всего состояния».
Мередит слушала, ничего не понимая. «В интересах
справедливости» он оставляет сыну четверть состояния? Но если дед хотел
разделить все поровну, его жена должна получить тоже четверть, а не оставшиеся
три! Но тут же словно издалека до нее донеслись слова поверенного:
— «Моей жене Шарлотте и усыновленным по закону сыновьям
Джейсону и Джоелу я завещаю остальные три четверти своего состояния в равных
долях, с условием, что Шарлотта Бенсон станет попечительницей и опекуном над
частями, принадлежащими Джейсону и Джоелу, пока оба не достигнут возраста
тридцати лет».
Слова «усыновленным по закону» кинжалом вонзились в сердце
Мередит, особенно когда она заметила выражение лица Филипа, потрясенного
изменой. Он медленно повернул голову и уставился на Шарлотту. Та не мигая вернула
его взгляд, растянув губы в улыбке злобного торжества.
— Ты хитрая сука, — процедил он. — Сказала, что заставишь
его усыновить их, и добилась своего!
— Я предупредила тебя тогда и предупреждаю сейчас, что счеты
еще не сведены, — ответила она, наслаждаясь его яростью. — Думай об этом,
Филип. Лежи без сна по ночам, гадая, какой ударя нанесу следующим и что отниму
у тебя. Лежи без сна, тревожась, мучаясь, совсем так, как заставил страдать
меня восемнадцать лет назад.
Филип сцепил зубы с такой силой, что побелевшие скулы
выступили буграми, но усилием воли удержался от ответа. Мередит отвела глаза от
противников и посмотрела на сыновей Шарлотты. Лицо Джейсона было словно
отражением материнского — такое же злобно-торжествующее. Джоел, уставясь в пол,
хмурился.
— Джоел — слабак, — сказал когда-то Мередит отец. — Шарлотта
и Джейсон — алчные барракуды, но по крайней мере мы хотя бы знаем, чего от них
ожидать. От младшего же мальчишки, Джоела, мурашки по коже бегут — в нем есть
что-то странное.
Словно почувствовав, что Мередит смотрит на него, Джоел
поднял глаза, стараясь выглядеть при этом как можно более безучастным. Он не
выглядел странным и в нем, по мнению Мередит, не было ничего угрожающего. По
правде говоря, во время последней встречи он выходил из себя, чтобы ей угодить.
Тогда Мередит жалела его, потому что мать открыто предпочитала Джейсона, а тот,
хотя и был года на два старше брата, не испытывал к нему ничего, кроме
презрения.
