Годами подавляемая неприязнь наконец вырвалась наружу.
— Ты совершенно нелогичен! Почему не можешь рассуждать «спокойно?
Пойми же и меня! — вскричала она.
Филип намеренно медленно встал, резанув дочь
разъяренно-презрительным взглядом.
— Я прекрасно понял. Понял, что существуют вещи, которыми ты
хочешь заняться, люди, с кем ты желаешь встречаться, хотя великолепно сознаешь,
что я не одобряю всего этого. Именно потому и желаешь отправиться в другой
город, учиться в большом университете и жить в кемпусе! Что больше всего
привлекает тебя, Мередит? Возможность жить в общежитиях, где полно парней, так
и норовящих забраться в твою постель? Или…
— Ты просто болен! Обезумел!
— А ты — точная копия матери! У тебя есть все самое лучшее,
а ты только и ждешь возможности завалиться в постель со всякой швалью…
— Будь ты проклят! — взорвалась Мередит, потрясенная силой
собственной неудержимой ярости. — Я никогда не прощу тебе это! Никогда!
Повернувшись на каблуках, она устремилась к двери.
За спиной раздался громовой голос:
— Куда это ты бежишь, черт побери?!
— Ухожу! — бросила она, не оборачиваясь. — И запомни, к
полуночи я не вернусь! Хватит с меня запретов!
— Немедленно вернись! — завопил он. Но Мередит, не обращая
на него внимания, пересекла холл и вышла на улицу. Ее ярость лишь усиливалась,
пока она садилась в белый» порше «, подаренный отцом к шестнадцатилетию. Отец
окончательно спятил! Просто сошел с ума!
Мередит провела вечер с Лайзой и намеренно оставалась у нее
до трех ночи. Отец ожидал ее в фойе, меряя пол широкими шагами. Он ревел,
говорил гадости, сыпал ругательствами, и хотя у Мередит разрывалось сердце, она
не позволила унизить себя и испугаться его гнева. Девушка выдержала словесную
атаку, и с каждым жестоким словом решимость противостоять отцу лишь
усиливалась.
Защищенный от незваных гостей и зевак высоким железным
забором и охранником на входе, загородный клуб» Гленмур» располагался на
десятках акрах изумрудных газонов, засаженных цветущими кустами и цветочными
клумбами. Длинная извилистая подъездная дорожка, освещенная изящными фонарями, обсаженная
величественными дубами и кленами, вела к парадной двери клуба и снова
сворачивала у шоссе. Сам клуб, трехэтажное здание неопределенного стиля из
белого кирпича, с толстыми колоннами, украшавшими широкий фасад, был окружен
двумя полями для гольфа и многочисленными теннисными кортами. С обратной
стороны стеклянные двери вели на живописные террасы, уставленные столиками под
зонтиками и деревьями в горшках. Каменные ступеньки спускались с самой низкой
террасы к двум бассейнам олимпийского размера. Сегодня, однако, бассейны были
закрыты для купающихся, но на шезлонгах оставили мягкие ярко-желтые подушки для
тех, кто хотел бы смотреть фейерверк полулежа или отдохнуть между танцами,
когда оркестр выйдет играть на улицу.
Сумерки начали сгущаться, когда Мередит въехала в ворота,
где служители помогали гостям выйти из машин. Она подкатила к переполненной
автостоянке и поставила машину между сверкающим новым «роллс-ройсом»,
принадлежавшим богатому владельцу текстильной фабрики, и восьмилетней давности
«шевроле», хозяин которого был куда более богатым финансистом.
Обычно полутьма всегда поднимала настроение Мередит, но
сегодня, выйдя из машины, она по-прежнему была раздражена и расстроена, мысли
блуждали где-то далеко. Кроме одежды, ей нечего продать, чтобы заплатить за
учебу. Машина куплена на имя отца, и наследство под его контролем. На счету в
банке у Мередит было ровно семьсот долларов и ни цента больше. Мучительно
пытаясь найти решение, она медленно направилась к парадному входу клуба.
В такие вечера, как этот, охранники клуба и телохранители
выполняли еще обязанности служителей автостоянки. Один из них поспешил взбежать
на крыльцо, чтобы распахнуть перед ней дверь.
— Добрый вечер, мисс Бенкрофт, — поздоровался он, блеснув
неотразимой улыбкой. Мускулистый, красивый, хорошо сложенный студент из
университета штата Иллинойс, он подрабатывал здесь летом. Мередит знала это,
потому что молодой человек сам рассказал обо всем, когда она пыталась загорать
здесь на прошлой неделе.
— Привет, Крис, — рассеянно бросила она. Кроме праздника
Четвертого июля, Дня Независимости, отмечалось также основание «Гленмура», и в
клубе то и дело слышались веселый смех и разговоры, а члены клуба с коктейлями
в руках, одетые в смокинги и вечерние платья, обязательные наряды для двойного
праздника, переходили из комнаты в комнату. Интерьер «Гленмура» был куда менее
впечатляющим и элегантным, чем в других, более новых клубах в окрестностях
Чикаго. Восточные ковры, покрывавшие натертые деревянные полы, выцвели, а
прочная старинная мебель создавала атмосферу скорее пуританского, несколько
скучноватого довольства и покоя, чем роскоши и блеска. В этом «Гленмур» был
похож на большинство первоклассных загородных клубов страны.
Старый и чрезвычайно эксклюзивный, он гордился тем, что
престиж и недоступность, вызывавшие горячее стремление попасть в него, зависели
не от мебели или удобств, а от статуса членов. Одно лишь богатство не могло
стать гарантией столь желанного членства в клубе, если только не было подкреплено
определенным положением в высших слоях чикагского общества. В тех редких
случаях, когда кандидат удовлетворял этим двум требованиям, от него все же
требовалось получить единодушное одобрение всех четырнадцати членов приемного
комитета «Гленмура», прежде чем подать заявление о приеме. Эти строгие правила
позволили за последние несколько лет положить конец притязаниям нескольких,
внезапно разбогатевших предпринимателей, бесчисленных врачей, игроков
бейсбольных команд, десятка конгрессменов и члена Верховного суда штата.
На Мередит, однако, не производили впечатления ни
замкнутость клуба, ни его члены. Они были просто знакомыми лицами, многих из
которых она хорошо знала, других встречала лишь мельком. Шагая по коридору, она
механически улыбалась знакомым, заглядывая в различные комнаты в поисках людей,
с которыми обещала встретиться. Одна из столовых была на этот вечер превращена
в казино, в двух остальных устроили роскошный буфет. Везде толпились люди.
Ниже, на первом этаже, в главном банкетном зале настраивал инструменты оркестр,
и, судя по страшному шуму, доносившемуся оттуда, Мередит предположила, что и
там полно народа.
Проходя мимо карточной комнаты, она осторожно заглянула
туда. Отец был заядлым игроком, как, впрочем, и большинство собравшихся в этой
комнате, но ни его, ни компании Джона здесь не было. Мередит обошла весь этаж и
наконец решила заглянуть в главный салон.
Несмотря на огромные размеры салона, обстановка создавала
атмосферу уюта. Вокруг низких столов расставлены мягкие кресла и диваны, а свет
медных бра был приглушен, и мягкое сияние переливалось на панелях старого дуба.
Обычно высокие стеклянные двери в глубине салона были закрыты тяжелыми
бархатными шторами, но сегодня их распахнули, чтобы гости могли выйти на узкую
веранду, где тихо наигрывал оркестр. Стойка бара шла слева, по всей длине
комнаты, и бармены суетились, обслуживая гостей. Сегодня здесь тоже было полно
народа, и Мередит уже хотела повернуться и направиться к ведущей наверх
лестнице, но в этот момент заметила Шелли Филмор и Ли Эккермен, которые обе
сегодня звонили и напоминали, что ждут ее вечером. Девушки стояли в дальнем
конце бара, вместе с несколькими приятелями Джонатана и немолодой парой, в
которой Мередит, хотя и с некоторым опозданием, узнала мистера и миссис Рассел
Соммерс, — дядю и тетку Джонатана. Мередит подошла к ним и мгновенно застыла
при виде отца, стоявшего слева в обществе каких-то людей.
