В продолжающейся тишине Мэтт, казалось, взвешивал то, что
сказала Мередит, и то, что осталось невысказанным, проникая в мысли, которые
она таила даже от себя самой. И выводы, к которым Мэтт пришел, похоже, были
довольно нерадостными, потому что он со стуком поставил стакан и взглянул на часы.
— Пойду подожду такси на улице.
— Я провожу тебя.
Вежливые фразы, которыми обмениваются двое почти незнакомых
людей, всего час назад сплетавшихся на диване в страстных объятиях. Абсурдность
происходящего больно обожгла Мередит, но она, закусив губу, молча выпрямилась и
отошла от стола. В ту же секунду взгляд Мэтта остановился на ее голых ногах,
вернулся к помрачневшему лицу и скользнул к разбросанным по плечам волосам.
Босая, растрепанная, в длинном халате, Мередит совсем не походила на строгую светскую
даму в вечернем платье. Прежде чем вопрос слетел с губ Мэтта, Мередит уже
поняла, что он хочет узнать.
— Сколько тебе лет?
— Не так много, как ты думаешь.
— Сколько? — настаивал он.
— Восемнадцать.
Она ожидала нового взрыва, но вместо этого Мэтт долго,
жестко разглядывал ее и потом сделал то, что не имело для Мередит никакого
смысла. Подойдя к письменному столу, он написал что-то на листочке бумаги:
— Это номер моего телефона в Эдмунтоне. — спокойно объявил
он, вручая ей листок. — Еще полтора месяца я буду там. Потом Соммерсы скажут,
как связаться со мной.
После его ухода Мередит поднялась наверх, хмуро разглядывая
клочок бумаги. Если таким образом Мэтт пытается предложить, чтобы она ему
позвонила, с его стороны это грубо, невежливо и… просто нагло. И унизительно.
Всю следующую неделю Мередит опрометью бросалась к телефону,
как только раздавался звонок словно боясь, что это Мэтт. Лишь при воспоминании
о той ночи, лицо ее загоралось от смущения и хотелось поскорее забыть обо всем
на свете.
Но к концу недели она уже совсем не желала этого. Как только
угрызения совести и боязнь огласки улеглись, Мередит обнаружила, что постоянно
думает о Мэтте, непрерывно воскрешая в памяти те моменты, которые старалась
забыть. По ночам, уткнувшись лицом в подушку, она ощущала его губы на шее и
щеках, с чувственной дрожью припоминала каждое нежное слово, которое он шептал
ей.
Мередит думала об удовольствии просто идти с ним рядом и
разговаривать, как тогда, на газоне в «Гленмуре», о том, как он весело смеялся,
слушая ее рассуждения. Думает ли о ней Мэтт, а если да, почему не звонит?
Когда прошло две недели, а от Мэтта не было ни слова,
Мередит поняла, что, возможно, совершенно не интересует Мэтта и он вовсе не
находит ее соблазнительной. Она снова и снова перебирала в памяти все, что
сказала Мэтту перед его уходом. Может, она чем-то оскорбила его и ее слова о
том, почему она решила переспать с ним, ранили его гордость… Но Мередит сама
себе не верила. Мэттью Фаррел наверняка уверен в собственной сексуальной
притягательности, стоит лишь вспомнить о его двусмысленных намеках, когда они
впервые танцевали. Нет, скорее всего он не звонит, поскольку решил, что она
слишком молода и не стоит его внимания.
Теперь Мередит больше не желала ничего слышать о Мэтте.
Кроме того, у нее должны были начаться месячные, задержка казалась слишком
большой, и она уже жалела, что вообще встретила Мэттью Фаррела. Дни медленно
текли, а в голове Мередит билась лишь одна ужасающая мысль: что, если она
забеременела? Лайза была в Европе, и поэтому Мередит не к кому было обратиться
за помощью или хотя бы посоветоваться. Она ждала, молилась, пламенно обещая Богу,
что если все обойдется, она и близко не подойдет к мужчине, пока тот не станет
ее мужем.
Но либо Господь не прислушался к ее молитвам, либо был
равнодушен к подкупу. Единственным, заметившим ее молчаливые терзания, был
отец.
— Что случилось, Мередит? — не раз повторял он. Не так
давно, ее единственной проблемой был выбор колледжа, теперь же все споры с
отцом казались такими мелкими, не стоящими внимания.
— Все в порядке, — неизменно отвечала Мередит, слишком
расстроенная, чтобы спорить с отцом из-за его поведения в «Гленмуре», и слишком
занятая собственными бедами, чтобы вступать в новый поединок.
Прошло полтора месяца после встречи с Мэттом, а месячных так
и не было. Теперь Мередит владел нерассуждающий ужас. Пытаясь успокоить себя
тем, что по утрам ее не тошнит, девушка все-таки решила отправиться к врачу и
сдать тест на беременность.
Неожиданно в дверь спальни постучал отец. Мередит
откликнулась, и Филип, переступив порог, протянул ей большой конверт с обратным
адресом Северо-западного университета.
— Ты победила, — мрачно пробурчал он. — Не могу больше
выносить твоего настроения. Учись в Северо-западном, если это так важно для
тебя. Однако на уик-энды ты обязана приезжать домой, и это мое последнее слово.
Мередит вскрыла конверт с уведомлением, что она официально
принята в университет, и с трудом выдавила слабую улыбку.
Мередит не пошла к своему доктору, потому что тот был одним
из приятелей отца. Вместо этого она отправилась в некую сомнительную клинику
планирования семьи на южной стороне Чикаго, огромном трущобном районе,
населенном иммигрантами. Задерганный, озабоченный доктор подтвердил ее худшие
предположения. Мередит была беременна.
Девушка выслушала это со странным, убийственным
спокойствием, но когда приехала домой, онемение успело рассеяться, уступив
место безумной панике. Она не могла вынести мысли об аборте, не представляла,
что способна отдать ребенка на усыновление, не решалась предстать перед отцом и
объяснить, что ее ждет судьба матери-одиночки, ставшей причиной очередного
скандала в семействе Бенкрофтов. Оставался единственный выход, и Мередит
пришлось смириться с этим. Она позвонила по номеру, который дал ей Мэтт. Никто
не ответил, и Мередит связалась с Джонатаном Соммерсом, солгав, что должна
срочно послать Мэтту необходимые для него книги. Джонатан дал ей адрес Мэтта и
сообщил, что тот еще не уехал в Венесуэлу. Ее отца не было в городе, поэтому
Мередит сложила белье и пару платьев в небольшой чемоданчик, оставила ему
записку, в которой сообщала, что собирается переночевать у подруги, и поехала в
Индиану.
В своем подавленном состоянии она представляла Эдмунтон
унылым городишкой, скоплением дымовых труб, фабрик и сталелитейных заводов.
Мэтт жил на самой окраине, по-видимому, в районе грязных лачуг и трущоб. Вскоре
Мередит заблудилась и решила спросить дорогу на ближайшей автозаправке.
К ней вышел жирный механик средних лет, жадно оглядевший
девушку и ее «порше». Под его взглядом Мередит невольно съежилась, но все же
показала листок с адресом, который пыталась отыскать. Вместо того чтобы
объяснить ей дорогу, он повернулся и заорал через плечо:
