Мэтт намеревался пригласить ее куда-нибудь, но сейчас
радостно улыбнулся:
— А мне показалось, будто ты сказала, что не умеешь
готовить.
— Поймешь все, когда увидишь, что я купила, — вздохнула она,
уводя его в кухню.
— Очень умно, — ухмыльнулся Мэтт, развернув пакеты. — Нашла
способ заставить меня готовить.
— Потерь, — торжественно заверила она, — так гораздо
безопаснее.
Он пробыл дома менее десяти минут и вот уже второй раз
ощущал себя так, словно жизнь была наполнена весельем и смехом.
Мередит принесла одеяло и еду, а Мэтт разжег костер. Они
провели вечер во дворе, объедаясь пережаренными сосисками, недопеченными булочками
и полурастаявшим зефиром, говорили обо всем, начиная с необычного отсутствия
неприятных симптомов беременности и кончая достойным всяческих похвал вкусом
зефира. Уже в сумерках они закончили ужин, и Мередит убрала тарелки и
отправилась в кухню мыть посуду. Мэтт ожидал ее возвращения, лениво глядя в
темнеющее небо, лежа рядом с грудой собранных осенних листьев, которые только
что положил в костер, чтобы удивить Мередит.
Когда Мередит появилась во дворе, в воздухе разливался
восхитительный аромат осени, а Мэтт сидел на одеяле, стараясь сделать вид, что
нет ничего странного в запахе осенних листьев в августе. Мередит встала на
колени на одеяло, долго смотрела на огонь, а потом подняла лицо к Мэтту, и даже
в темноте он заметил, как сияют ее глаза.
— Спасибо, — просто сказала она.
— Пожалуйста, — ответил он внезапно охрипшим голосом и
протянул руку, пытаясь справиться с приливной волной нахлынувшего желания,
когда Мередит, не правильно поняв приглашение сесть рядом, устроилась между его
ногами, с тем чтобы, повернувшись к нему спиной, любоваться костром.
Все сменилось отчаянной радостью, когда она тихо призналась:
— Лучшей ночи у меня в жизни не было, Мэтт.
Мэтт обнял ее за талию, осторожно прикрыв ладонями плоский
живот и стараясь не выказать, как он растроган. Свободной рукой Мэтт откинул ее
волосы и поцеловал в затылок.
— Как насчет прошлой ночи? Мередит нагнула голову под
натиском горячих губ и тут же поправилась:
— Это вторая самая лучшая ночь в моей жизни. Мэтт,
улыбнувшись в темноте, прикусил мочку ее уха, но страсть уже взрывалась в теле
огненными клубками, лесным пожаром разливаясь по венам, и ни остановить, ни
задержать этот буйный поток было невозможно. Потрясенный его силой, Мэтт
повернул Мередит к себе лицом и завладел нежными губами, такими мягкими,
сначала прохладными, но постепенно налившимися жаром, и когда ее язык скользнул
ему в рот, Мэтт потерял голову. Его рука проникла под ее рубашку, пальцы стиснули
грудь, и тихий стон наслаждения, вырвавшийся у Мередит, порвал последнюю тонкую
нить его сдержанности. Он сжал ее в объятиях, уложил на одеяло, накрыв своим
телом и зарывшись руками в волосы, несколько минут удерживал неподвижно, осыпая
безумными поцелуями. Он так тонко чувствовал ее настроение, что ощутил
мгновенное колебание, прежде чем свирепость его натиска лишила Мередит
способности двигаться. Его потрясла также эта отчаянная всепоглощающая
потребность овладеть ею полностью, до конца, необходимость сделать сознательное
усилие, чтобы справиться с собой и немного успокоиться. Эти эмоции захватили
его с безоглядной силой, и Мэтт так и не понял, что Мередит колебалась не из
страха перед ослепляющей страстью, а из-за неопытности и неумения отвечать
такими же бурными ласками. Но даже если бы он и осознал это, не решился бы
показать ей прямо сейчас, потому что любые попытки помедлить, продлить острое
блаженство оказались безуспешными. Поэтому он раздел ее внезапно ставшими
неловкими, дрожащими пальцами и целовал, пока она не начала извиваться под ним,
скользя ладонями по его горячей коже.
Прикосновение ее рук и губ воспламенило его, и каждый тихий
стон, который она издавала, заставлял кровь бурлить, и он вел ее от одной
вершины к другой, шепча хриплые, почти грубые слова наслаждения. Мередит
послушно следовала за ним, и они слились воедино, пока он наконец не заставил
ее кричать, содрогаться в экстазе и только потом исторгся в нее горячим
потоком.
Потом он завернул ее и себя в одеяло, и они легли рядом, глядя
на залитое звездами небо, вдыхая ностальгическое благоухание ранней осени. В
прошлом физическая любовь была занятием, доставлявшим взаимное удовольствие и
ему и партнерше, но с Мередит превратилась в нечто чарующе красивое. Изысканно,
утонченно, мучительно красивое. Впервые в жизни Мэтт чувствовал себя полностью
удовлетворенным и успокоенным. Впереди нелегкое будущее, однако он никогда не
был так уверен в том, что сможет сделать его прекрасным для них обоих… если
только она даст ему время. Время и возможность.
Ему необходимо провести с ней больше времени, чтобы укрепить
эту странную хрупкую связь, сводившую их все ближе с каждым часом, который они
были вместе. Если бы он смог уговорить ее поехать с ним в Южную Америку, их
брак мог бы стать настоящим. Он верил в это. Завтра он позвонит Джонатану
Соммерсу и, не вдаваясь в подробности, спросит, как живут там рабочие и есть ли
врачи. Он думал не о себе. Но Мередит и ребенок — вот главная его забота.
Если бы только он мог взять ее с собой! В этом вся проблема.
Он не мог отказаться от поездки в Южную Америку: во-первых, контракт подписан,
во-вторых, ему необходимы эти сто пятьдесят тысяч премиальных за проведенные в
Венесуэле два года, чтобы сделать очередное выгодное вложение. Подобно
фундаменту небоскреба, сто пятьдесят тысяч были основанием его великого плана.
Конечно, не такие это большие деньги, но пока и их довольно.
Однако, лежа в темноте рядом с Мередит, он прикидывал, не
стоит ли забыть о всех планах и остаться с ней в Штатах. Но Мередит привыкла ко
всему самому лучшему, имела на это право. И он хотел, чтобы так продолжалось
всегда. И единственным способом, которым можно было достичь этого, была поездка
в Венесуэлу.
Мысль о том, чтобы оставить ее здесь и потерять, потому что
она рано или поздно устанет от него или потеряет веру в его способность
добиться успеха, в обычных обстоятельствах свела бы его с ума. Но одна вещь
говорила в его пользу: Мередит беременна его ребенком. Именно малыш — главная
причина того, что Мередит будет дожидаться его и верить…
Беременность, так изменившая жизнь Мередит, которую она
считала несчастьем и катастрофой, Мэтт полагал нежданным даром судьбы. Уехав от
нее в Чикаго, Мэтт посчитал, что пройдет не менее двух лет, прежде чем он
сможет вернуться и ухаживать за ней на законных основаниях… конечно, если не
лишится ее к тому времени окончательно. Мередит прекрасна и очаровательна, и,
конечно, десятки мужчин будут добиваться ее, пока его не будет здесь. Один из
них, возможно, сумеет добиться успеха, и Мэтт почти был уверен в атом.
Но теперь вмешалась судьба и подарила ему весь мир. То
обстоятельство, что эта самая судьба никогда не была добра к семейству
Фаррелов, не обескураживало Мэтта. Теперь он был готов уверовать в Бога, рок,
небеса и вселенскую доброту, и все из-за Мередит и малыша.
