— Мистер Фаррел ожидает вас, мисс Бенкрофт, — сказала она,
очевидно, узнав Мередит по снимкам в прессе. — Сейчас он на совещании, но через
несколько минут оно закончится. Пожалуйста, садитесь.
Раздраженная тем, что Мэтт явно намеревается заставить ее
ждать, как крестьянку, добивающуюся аудиенции у короля, Мередит подчеркнуто
поглядела на часы. Она приехала на десять минут раньше.
Гнев испарился так же внезапно, как и вспыхнул, и Мередит
уселась в хромированное кресло с кожаной обивкой. Не успела она раскрыть
журнал, как из углового кабинета вышел мужчина, оставив дверь нараспашку. Мередит
поняла, что может беспрепятственно изучать мужа поверх страниц журнала, и
украдкой уставилась на него. Он сидел на столом, задумчиво сдвинув темные
брови, и о чем-то говорил с незнакомыми мужчинами. Несмотря на небрежную позу,
он излучал атмосферу властности и уверенности в себе. Сразу было видно, кто
хозяин в этой комнате. Он словно был олицетворением мощи и силы, которые
Мередит нашла немного удивительными и странно-тревожащими. В ту ночь в опере
она была слишком расстроена, чтоб хорошенько рассмотреть его, по теперь у нее
были для этого время и возможности, и Мередит отметила, что он остался почти
таким же, что и одиннадцать лет назад… и все-таки в чем-то изменился. В
тридцать семь лет он потерял свежесть юности, и теперь лицо светилось
приобретенным тяжким трудом опытом, что делало его еще привлекательнее, но и
более непреклонным. Волосы оказались темнее, чем она припоминала, глаза
светлее, но скульптурно очерченные губы все так же излучали неприкрытую
чувственность.
Один из мужчин сказал что-то шутливое, и блеск неожиданной
улыбки Мэтта заставил сердце Мередит сжаться. Она постаралась прислушаться к
спору. Очевидно, Мэтт намеревался слить два отдела «Интеркорпа»в один, и теперь
мужчины пытались выработать лучший способ это сделать.
Мередит с возрастающим профессиональным интересом отметила,
что здесь метод ведения совещаний разительно отличается от того, что
происходило в их фирме. Отец лишь отдавал приказы и приходил в бешенство, если
кто-то пытался противоречить. Мэтт, однако, предпочитал оживленную дискуссию и
свободное выражение мнений. Он слушал, спокойно оценивая преимущества каждой
идеи, и вместо того чтобы унижать служащих, силой заставляя их подчиниться,
использовал их таланты и приобретенный опыт. Такой подход казался Мередит куда
более разумным и продуктивным.
Она, не скрываясь, подслушивала, и в сердце укоренилось и
начало расти крохотное семя восхищения. Мередит подняла руку, чтобы отложить
журнал, и это движение, по-видимому, привлекло внимание Мэтта. Он поднял голову
и в упор посмотрел на Мередит.
Она замерла, забыв о журнале, не в силах отвести взгляда от
этих серых глаз. Но тут Мэтт резко отвернулся и обратился к сидевшим за столом
мужчинам:
— Сейчас позднее, чем я думал. Возобновим дискуссию после
обеда.
Через несколько секунд кабинет и приемная опустели, и горло
Мередит пересохло при виде Мэтта, шагнувшего к ней.
— Спокойная, тактичная, деловая, — нервно повторяла она,
вынуждая себя поднять голову и взглянуть в эти полуприкрытые веками глаза. —
Никаких упреков. Не вываливай на его голову сразу все проблемы… Постепенно…
Мэтт наблюдал, как она встает, заговорил голосом таким же
бесстрастным и безразличным, как и его чувства к ней.
— Давно не виделись, — объявил он, намеренно показывая, что
забыл о короткой неприятной встрече в опере: Мередит извинилась по телефону,
доказала желание помириться, придя сюда, и он был готов встретить ее на
полдороге. В конце концов все это случилось много лет назад, глупо дуться из-за
чего-то и кого-то, не имевшего для него ни малейшего значения.
Ободренная очевидным отсутствием неприязни, Мередит
протянула руку в черной перчатке и постаралась не показать, как нервничает.
— Здравствуй Мэтт, — выговорила она с самообладанием,
которого вовсе не испытывала.
Его пожатие было коротким и деловым:
— Зайдем на минуту в кабинет, нужно позвонить до ухода.
— Ухода? — повторила она, шагнув в огромный кабинет с
серебристыми коврами и потрясающим видом на панораму города. — Что ты имеешь в
виду?
Мэтт поднял трубку.
— Прибыли картины для офиса, и сейчас их начнут развешивать.
Кроме того, мне казалось, что лучше обсудить дела за обедом.
— Где? — охнула Мередит, лихорадочно пытаясь придумать, как
отделаться от приглашения.
— Только не говори, что уже успела поесть, потому что я все
равно не поверю, — покачал головой Мэтт, набирая номер. — Ты всегда считала,
что неприлично обедать до полудня.
Мередит вспомнила, как сказала нечто подобное, когда жила на
ферме. Какой же самонадеянной маленькой идиоткой она была в восемнадцать лет!
Сейчас она вообще не брала перерыв на обед и обычно довольствовалась
бутербродами, съеденными прямо за столом… если, конечно, у нее находилось на
это время. Только сейчас она сообразила, что обед в ресторане — не настолько уж
плохая идея, по крайней мере, он не посмеет кричать и ругаться или устраивать
сцены, когда она расскажет, в чем дело. И вместо того чтобы стоять в ожидании,
пока Мэтт говорит по телефону, Мередит решила осмотреть его коллекцию
современного искусства. В дальнем конце комнаты она увидела и узнала
единственную вещь, которая ей нравилась, — большой автомобиль Колдера. Рядом на
стене висела огромная картина в пятнах и спиралях желтого, голубого и
розово-фиолетового цветов, и Мередит отступила, пытаясь понять, что люди находят
в подобных вещах. Ей это казалось рыбьими глазами, плавающими в виноградном
желе. Рядом висела еще одна, на которой было изображено нечто, напоминавшее
аллею в Нью-Йорке…
Мередит наклонила голову набок, молча изучая пейзаж. Нет, не
аллея… возможно, монастырь, а скорее всего перевернутые вершинами вниз горы с
деревней, ручьем, текущим по диагонали через весь холст, и жестянками из-под
консервов.
Стоя за столом, Мэтт исподтишка наблюдал за Мередит. С
безразличным интересом ценителя искусства он изучал красивую женщину,
закутанную в норковое манто. На шее блестело золотое колье. Она выглядела
элегантной, роскошно одетой и избалованной, что разительно отличалось от
мадонноподобной чистоты ее профиля, сверкающего в огне ламп расплавленного
золота волос. Несмотря на возраст, Мередит по-прежнему излучала ауру
безыскусной утонченности, изысканности и бессознательной чувственности.
Без сомнения, именно это по большей части и привлекло его
тогда, сардонически думал Мэтт, ее ослепительная красота в сочетании с
поверхностной, но убедительной аурой царственной отрешенности, доброты и
порядочности. Даже сейчас, став на десять лет старше и мудрее, Мэтт мог бы найти
ее неотразимой, не знай он, как она в действительности бессердечна и
эгоистична.
