— Вы их всех убили?
— Да нет же, — устало ответил он, — просто усыпили. Иначе их было не остановить. Потом они проснутся.
Лагранж стоял тут же, мрачный как туча. По мне, в том что случилось, была его вина, но он, похоже, думал совсем иначе. Он поглядел на меня все тем же тяжелым взглядом, но обратился не ко мне, а к Улиссу:
— Похоже, это была ошибка.
— Лагранж, — грустно сказал Улисс, — я же с самого начала…
— Ты отлично понимаешь, что я не об этом досадном инциденте. Ошибка в том, что вы с самого начала не за тех взялись. Вот вам и результат. Они же бесперспективны.
— Если бы вы дали нам время…
— А откуда ты знаешь, сколько у нас времени? Быть может, не так уж и много. Мы не можем позволить себе ошибиться.
— Вот именно, — тихо ответил Улисс.
— Мы не на тех ориентировались. Теперь же…
Улисс многозначительно поглядел в мою сторону, но тот лишь раздраженно махнул рукой.
— Боюсь, — так же тихо проговорил Улисс, — что теперь все решится само собой.
Но тот его уже не слушал, он резко повернулся и направился прочь. Улисс виновато поглядел на меня.
— Паршиво все получилось, верно? — устало сказал он.
— А вы чего ожидали? Стравили их, а теперь удивляетесь? Кто, интересно, до такого додумался? Кочевые?
Он помолчал. Потом уныло произнес:
— Они сказали, что они готовы к мирным переговорам, но ваши, если будут заранее знать обо всем, просто откажутся придти.
— Понятно.
— Но они же и впрямь хотят мира. Ты ведь сама слышала. И с нами готовы сотрудничать. Отдавать своих детей в обучение, позволить нашим постоянным наблюдателям жить с ними бок о бок, все что угодно… А твои соплеменники отпустили к нам одну тебя, да и то…
«Да и то, потому что я никуда не гожусь», — с горечью мелькнуло у меня в голове.
— И то потому, что мы помогали вам, чем могли. Ваша нетерпимость просто за гранью здравого смысла. Ну зачем было устраивать это побоище?
— Улисс, — сказала я, — да они же нас оскорбили!
Он недоуменно потер переносицу.
— Разве?
— Нарочно оскорбили. Они отлично знали, как все повернется. И добились своего. Наши теперь вас и близко не подпустят — и никакой другой приличный Дом тоже; значит, что вам останется, раз вы жить не можете без того, чтобы не соваться в чужие дела? Тетешкаться с теми же кочевыми, раз уж они такие умные да способные. И они позволят вам с собой возиться — пока им это выгодно. А потом постепенно возьмут такую силу, что всем, и вам в том числе, небо с овчинку покажется.
— Ты их переоцениваешь. Уж не настолько они хитры.
— Как же, — сказала я, — конечно. Знаете, в чем ваша беда? Вы говорите о каком-то там братстве народов, а сами считаете себя умнее всех. Лучше всех знаете, что всем надо, так?
— Да нет же! — горячо сказал он. По-моему, это его задело.
— Вы, как в этой истории про дурацких ахейцев — там тоже были такие… пришли с неба, помогали то одним, то другим, совались повсюду. И чем все это кончилось? Целых двадцать лет воевали, а потом эти кочевые ублюдки взяли верх, а одного-единственного достойного человека после смерти еще и обесчестили — за лошадью таскали.
Он оттянул пальцем ворот, как будто ему не хватало воздуха.
— Но мы же и в самом деле пытаемся помочь! Ведь ты только подумай, какая жизнь наступит, если вас освободить от необходимости ежедневно, ежечасно бороться за свою жизнь. Кем, по-твоему, сделаны все эти Записи? Вашими же предками!
Я быстро сказала:
— Не хочу этого слушать.
— Это же человечество… создало все эти Предметы, в которые вы тычетесь, точно слепые котята. Вышло к звездам!
— Чушь!
— Да нет же! Ты говоришь — мы считаем себя умнее всех. Но мы ведь ваши потомки! Потомки тех колонистов, которые заселили чужие миры! Ты понимаешь, чем для нас была Земля? Как мы старались… оправдать доверие человечества.
Должно быть, это их снотворное средство и впрямь было неопасным — люди, прежде неподвижно лежащие на траве, начали шевелиться и стонать; видно, не понимая, что же такое с ними произошло. Он торопливо сказал:
— Ладно.
И начал что-то говорить в это свое переговорное устройство — видно, предупреждал своих. Я увидела, как из Дома торопливо вышел Лагранж, а за ним и остальные — они не подошли, а просто выстроились в одну прямую линию неподалеку. Только тут я увидела их всех — их было двенадцать человек… Всего-то. Улисс уже было направился к ним, но я схватила его за локоть. Я понимала, что если я хочу о чем-то спросить, надо спрашивать быстро — другой возможности может уже не представиться.
— Нет, погодите. Вы все время толкуете о том, что тут, мол, что-то случилось. Что?
— Не знаю. Мы не знаем. Какое-то время наша колония поддерживала связь с Землей. С вашим миром. Потом связь прервалась. Очень надолго. Навсегда.
— И тогда вы решили вернуться?
— Это было не так-то просто. У колонии не было мощностей, достаточных… не хватило сил, чтобы снарядить межзвездную экспедицию. Пришлось ждать. Долго. Несколько поколений.
— И что?
— А то. Вот это все мы и увидели вместо той Земли, которую оставили наши предки… Забавно, верно?
Кречет медленно поднимался с земли; он все еще очумело тряс головой, но потом нашел взглядом Лагранжа и уже не отводил от него глаз.
— Связь прервалась — и все? Это… как недавно? С той вашей, северной, как ее — экспедицией?
— Да. В общем — так. Сигнал идет дольше, но в общем-да…
— А… с другими становищами? На других звездах?
— С ними, — сухо ответил он, — связь прервалась еще раньше.
— Вранье, — сказала я, но он не услышал. Он спешил к Лагранжу, тем более, что Кречет уже поднялся на ноги и теперь стоял, исподлобья глядя на Звездного Человека.
— Друг мой, — сказал Лагранж, — мне жаль, что так получилось. Быть может…
— Благодарите свое небо, что мы смешали кровь, — холодно прервал его Кречет, — иначе я не стерпел бы оскорбления. Но больше не появляйтесь у нас.
Он развернулся и на нетвердых ногах двинулся туда, где, под защитой стены топтались стреноженные лошади. Остальные молча пошли за ним. Никто не обернулся. Я тоже двинулась следом — что мне оставалось делать…
— Погоди! — окликнул меня Улисс. — А ты куда?
Я ничего не ответила. Отвечать было уже нельзя. Тут только Кречет позволил себе увидеть меня.
— А, — сказал он, — это ты. Больше сюда ходить не будешь.
Я сказала:
— Знаю, старший.
