Я подошла почти вплотную и только тогда узнала его.
— Улисс!
Он вздрогнул и спросил:
— Кто здесь?
— Это я. Выпь.
— Что ты тут делаешь?
Он озирался по сторонам, хотя ясно было, что он почти ничего не видит — брови и ресницы у него были опалены и он все время щурился, как человек, внезапно вышедший на яркий свет — хоть на самом деле холм захлестывали серые рассветные сумерки. Я спросила:
— Вы ранены?
— Нет, — сказал он, — нет. Просто оглушен. Во время взрыва я был в аппаратной; меня отбросило в сторону… Больше всего досталось глазам, но это уже проходит. Ты знаешь, что случилось?
Я кивнула, потом подумала, что он еще плохо видит, и сказала:
— Да.
— Они отключили силовой шит, сигнализацию, все… и пропустили своих, — он помотал головой. — Даже подорвали энергостанцию. Никогда не думал, что такое возможно.
— Не дураки же они, — сказала я. А что тут скажешь?
— Почему они это сделали? — он все еще сохранил способность удивляться. — Мы же не хотели им ничего плохого.
— Когда-то вы их оскорбили. Забрали к себе, точно скот. Они будут помнить такое, даже если солнце взойдет на западе. Но если этого и не было бы — всегда есть причина. Вы были сильны, а они — нет; теперь вы слабы, а они станут еще сильнее. Вот и все.
— Вот так и пала Троя, — пробормотал он. Я решила, он сошел с ума. Но он, столкнувшись со мной взглядом, пояснил:
— Эта история, помнишь?
— Ох, да оставьте вы свои истории! — Я трясла его за плечо, не замечая этого, только потом поняла, потому, что у него голова моталась из стороны в сторону. — Вы, сукины дети, что же вы натворили? Пока вас не было, все шло хорошо. Кто вас просил вмешиваться? Из-за вас убили Скарабея! Вы, со своими безумными начинаниями, натравили на нас кочевых! Посмотри! Посмотри туда!
Наших Домов отсюда видно не было, понятное дело, но оттуда, с холмов, к небу поднимался черный столб дыма, и еще один — левее, и другой, на северо-востоке…
— Мы же, — сказал он беспомощно, — хотели как лучше. Мы думали…
— Думали? Что вы все знаете лучше всех? Ну и что с того? Что от вас осталось? С вашими машинами? Так вам и надо.
Он молчал, отряхивая ладони — на них уже ничего не было, ни грязи, ни крови, а он все отряхивал.
— Ты не видела кого-нибудь? — спросил он наконец. — Лагранжа?
Я сказала:
— Видела, Улисс, только он…
— Понятно, — сухо сказал он. Я опять разозлилась.
— Еще не видел, что они с ним сделали? Ты посмотри, посмотри хорошенько! То же, что и с нашими убитыми — отрезанные уши, вот мера их доблести! Это с ними вы хотели породниться? Это их вы выучили? Они лучше нас? Так?
— Помолчи, пожалуйста.
Я замолчала, но он и сам не выдержал. Подождал немного и спросил:
— Что же теперь делать? Куда теперь идти? Он растерялся, как оказавшийся в темноте ребенок, мне даже стало его жаль.
— Ты говорил, есть еще одно ваше поселение, так?
— Да, есть одно в горах, но оно далеко. И связаться с ним теперь нельзя — запросить помощи… Ты же видела, во что превратилось все оборудование…
Он устало потер лицо.
— Они увезли Диану, ты знаешь?
— Нет. Но среди мертвых я ее не видела. «Хотя, — подумала я, — те тела, которые оказались в самом пекле — не поймешь, кто это был».
— Для нее это — гибель.
— Ну уж, гибель. Они всегда уводят молодых здоровых женщин. Кто-то возьмет ее к себе, вот и все. По крайней мере, ее не искалечат, как пленных мужчин. Верно, ей тяжело придется, на нее падет вся грязная работа, а старшие жены наверняка будут ее бить, но это не самое страшное.
— Нет, — сказал он, — ты не понимаешь. Я… мне трудно это объяснить. Она долго не продержится, в таких-то условиях.
— Вы на самом деле слабый народ, верно?
Он сидел, спрятав лицо в ладони, потом сказал:
— На самом деле, да. Ну что ты тут поделаешь?
Я спросила:
— А где стоят другие ваши Дома?
Он неопределенно мотнул головой куда-то на запад.
— Далеко?
Он сказал:
— Да. Далеко. То есть… раньше это казалось неважным, ты же понимаешь.
«Да, — подумала я, — если они и впрямь пришли со звезд (а я до сих пор не склонна была этому верить), то здешние пространства им должны были казаться совсем незначительными, маленькими — пока у них не отобрали все эти их машины и способность говорить на расстоянии». Я сказала:
— Все равно. Мы придем туда и все им расскажем — что они, с кочевыми не справятся? У них же тоже есть летающие лодки и все эти ваши штуки? Они всех поубивают, и вы заберете свою Диану — если она еще жива.
Он тупо повторил:
— Ты не понимаешь…
Я сказала:
— Конечно, куда уж мне.
— Никто из наших не будет мстить вашему народу. Это во-первых.
— Это не мой народ.
— На самом деле особой разницы нет, — возразил он.
Он сидел тут, на развалинах, рядом с мертвыми и еще ухитрялся меня оскорблять — походя, не думая…
— Во-вторых, — продолжал он, словно не слыша моих слов, — мы просто не успеем. У нас нет на это времени. Понимаешь?
— Нет.
— Тогда тебе придется мне просто поверить.
— Да что вы так переживаете из-за какой-то одной бабы? Она что, ваша женщина?
Он сказал:
— Вовсе нет. Но она мой друг. А потом… Мы уже стольких потеряли… Неужто тебе самой не жалко? С каждым из наших гибнет частица и вашего былого величия.
— Опять эти ваши глупости. Нет никакого величия. Ничем вы не лучше нас. Посмотрите вокруг — куда вы все годитесь? На корм червям разве что.
Он вздрогнул, как будто я его ударила. Потом спросил:
— Как вы хороните своих мертвых?
— Сажаем их лицом к Закатной скале. Потом поджигаем хворост. Потом…
— Этого, наверное, достаточно, — сказал он.
— Отчищаем кости и укладываем их в похоронную пещеру.
— Тут нет похоронных пещер. Если мы их просто закопаем?
Я сказала:
— Почему бы вам не оставить все, как есть, Улисс? Они обидятся не на нас — на кочевых. Неупокоенные духи будут преследовать их и требовать отмщения — если уж у ваших живых настолько кишка тонка.
Он сухо ответил:
— Я читал о чем-то в этом роде. Но даже если ты и права — пусть покоятся с миром. Мы не будем мстить. Это же бесполезно, как ты не понимаешь?
