— Я дежурила на Наблюдателе, — сказала она. — Эта девушка…
Симон неохотно сказал:
— Да…
— Мне так жаль, Симон…
— Мне тоже…
— Что же ты теперь будешь делать?
— Ничего. Завтра пойду на похороны, — он горько усмехнулся, — Я же вроде как этнограф, разве нет? А этот обряд мы еще не видели.
Коридор тонул во тьме — молчаливые фигуры в нишах, казалось, таращились на них каменными глазами, утопленными в черные провалы глазниц.
— А ведь когда-то здесь, в замке был музей, — сказал Симон, — забавно, правда? Она недоуменно посмотрела на него.
— Почему — забавно?
— Ну… Сначала и впрямь логово какого-то захудалого графа, потом сюда водили туристов — полюбоваться на вид, открывающийся с галереи, и проникнуться духом эпохи. Помнишь, Наташа говорила, как экскурсоводы им травили байки про призрак старого графа, который, скрежеща зубами и берцовыми костями, в ветхом саване обходит помещения… Теперь тут поселились мы. Тоже в своем роде привидения…
— Не вижу тут ничего забавного, — сухо сказала Оливия. — Послушай, Симон… эта девушка — ее правда задрал волк?
— Нет.
— Кто же это?
— Не знаю.
Холод каменных статуй проникал в него…
— Это что-то… выше моего разумения… что-то страшное… Они же когда-то… просто придумали все это… ради смеха, чтобы позабавить туристов… а теперь…
Внезапно он обнял ее и притянул к себе со страстью, которой минуту назад и не ожидал от себя. Зарывшись лицом в ее пышные волосы, ощущая под ладонью теплую живую плоть, он прошептал:
— Помоги мне! О, помоги…
* * *
— Ты на похороны? — спросил Гидеон. Симон молча кивнул.
— На тебе лица нет. Что ты так расстраиваешься, скажи на милость? Боишься, что Винер оказался прав?
— Да, — сказал Симон, — боюсь…
— Бойся, не бойся, это не изменит существа дела. Если Винер и впрямь нашел кого-то…
— И приманил, уж не знаю, как…
— Да. Он же обещал найти доказательство своей гипотезе… Вот и…
— Нашел? Послушай, Гидеон, я не верю в невидимые сущности. Просто… мы склонны были идеализировать человечество. Ну, и себя заодно.
— Разве?
— Если и существует какое-то зло, то оно присуще всем нам, а не воплощается в бессмертных неуязвимых оборотней.
Гидеон помялся, потом нерешительно произнес:
— Послушай, а если это не зло?
— Что же тогда? — устало ответил Симон.
— Сила…
Симон схватил его за плечо, и, развернув к себе лицом, поглядел в недоуменные глаза приятеля.
— Подумай, Гидеон! Хорошенько подумай. Погляди на эту несчастную девушку… Даже если это и так, если Винер прав… Совершить чудовищную, непоправимую ошибку только потому, что все мы растеряны…
— Растеряны? — усмехнулся Гидеон. — Ты слишком мягко выразился. Мы не растеряны — мы обречены…
— То, о чем ты сейчас думаешь, тоже — гибель.
— Докажи!
— Пойдем со мной! Разве их горе — не доказательство?
— Если принять, что они те, кого мы ищем, да, быть может.
— Они — те, кого мы ищем. Гидеон покачал головой.
— Не знаю, — тихо сказал он, — уже не знаю.
* * *
Туман разошелся, и полуденное солнце так ярко било в глаза, что он невольно прищурился — так больно было смотреть на белые рубахи вереницы людей, тянущихся к кладбищу. Старуха шла впереди, поддерживаемая Михеем. Под мышкой она держала черную курицу — та вела себя настолько индифферентно, что Симон, было, решил, что это просто тушка, но Зденко, который семенил рядом с ним, шепотом пояснил:
— Она спит, птица-то. Старуха положила ее на стол, пошептала что-то, она и заснула. Теперь так и будет спать, пока ее будут передавать…
— Как это — передавать?
— Ну, если Ядзю-то впрямь упырь попортил… нужно ее, бедняжку, успокоить как следует, чтобы не маялась она на том свете. А то еще начнет ходить…
— И что?
— А то, что будет у нас упырем больше, — мрачно заключил мальчик.
Толпа сгрудилась вокруг свежевырытой могилы, и запах развороченной земли показался Симону острым, как нож. Черная курица, которую старуха, наконец, опустила на землю, очнулась и теперь отчаянно хлопала крыльями.
— Дурной знак, — озабоченно пояснил Зденко.
— А теперь что они делают?
— Мак сыплют. Чтоб, значит, заснула…
— Кто? — удивился Симон. — Курица?
— Да Ядзя же… Ну вот, теперь все. Вечером только пойдут, спустят на воду свечку — пусть плывет, ведет Ядзю с собой, на тот свет. Вы куда это?
— Да вот, со старухой хотел поговорить…
— Нельзя сейчас. Она молчать до самого порога будет, а потом уж выть начнет… так уж заведено…
— Послушай, — сказал Симон, — а что люди говорят?
— Известно что. Говорят, плохо дело. И Михея жалко — дочка как-никак…
Он помялся, ковыряя босой ногой в пыли.
— А приятель ваш, который эту штуку смастерил, он еще придет?
— Наверное, — сказал Симон.
— Он обещал еще одну сделать… чтобы показывала, куда ветер дует.
— Ты же и так знаешь, куда ветер дует.
— Ну и что? Все равно, интересно… Я подумал, может, ее можно сделать, чтобы к примеру, была на петуха похожа… или на кошку…
— Я ему обязательно скажу, — пообещал Симон.
* * *
— Ты хотел со мной поговорить? — спросил Коменски.
— Да, — ответил Симон. — Я так полагаю, что Винер уже с тобой говорил?
Коменски пожал плечами.
— Возможно…
— И что ты думаешь?
— Симон, — вздохнул Коменски, — а что я могу думать? Это же теория… Если она подтверждается на практике, значит, нужно пытаться как-нибудь выйти на контакт… Я сказал Винеру, пусть попробует — в конце концов, это с самого начала была его идея.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Я понимаю, что шанс ничтожен, — устало сказал Коменски, — но все-таки, это шанс…
— И что же он будет делать? Займется черной магией, чтобы путем какого-нибудь мерзкого ритуала вызвать опасную нечисть — так? Может, он это уже сделал?
— Ну ты же отлично понимаешь, что это просто суеверия, — укоризненно произнес Коменски.
— Вот именно. Послушай, Амос… А что было бы если бы ему не попалась эта чертова книжка? Если бы он не знал ничего про этого проклятущего Носферату? Что тогда? Он занялся бы чем-нибудь другим? И Ядзя была бы жива?
