Гидеон растерянно топтался над телом, потом опустился на колени.
— Я не хотел, — пробормотал он, — вернее… не мог иначе…
— Да, — сказал Симон.
Тело на земле содрогнулось отчаянной последней дрожью и затихло. Симон наклонился.
— Зачем, Винер? — тихо спросил он. — Ну зачем?
Лицо Винера разгладилось, постепенно приобрело обиженное, недоуменное выражение, в глазах с вертикальными щелями зрачков отражался отблеск факелов.
— Это… — Гидеон рядом с ним отчаянно заскрипел зубами, пытаясь сдержать дрожь. — Нет!
— Смотри на него, Гидеон, — сказал Симон, — смотри внимательно.
Но Гидеон всхлипнул и отвернулся.
— Отойди-ка, парень, — мрачно сказал подошедший староста. Он крякнул, размахнулся, и заостренный кол вонзился в грудь Винера. Симон отчетливо услышал хруст ломающихся костей, и лежащее на земле тело еще раз содрогнулось, но уже механически, непроизвольно…
Гидеон, было, вскинулся, но Симон удержал его.
— Закопайте его здесь, за оградой, — мрачно бросил староста молчаливым людям, повернулся и, сплюнув на землю, пошел прочь.
Гидеон исподлобья взглянул на Симона.
— Послушай, Симон, так нельзя… Это не по-людски…
— Это как раз по-людски, — устало сказал Симон. — Ему уже все равно. А нам еще с ними жить. Деваться-то нам некуда, сам видишь… С тобой все в порядке, малый?
Зденко молча кивнул, утирая слезы рукавом.
— Беги к мамке. Нечего тебе тут делать.
— Чего это он, дяденька? Неужто и впрямь упырь был?
— Не твоего ума дело, — сухо сказал Симон, — беги.
Мальчик развернулся и бросился к дому. Симон молча смотрел, как люди с факелами окружили лежащее на земле тело.
— Надеюсь, Коменски это видел, — сказал он, — не хотелось бы заново… Ты что?
Гидеон так схватил его за плечо, что Симон от неожиданности пошатнулся и едва удержал равновесие.
— Держи себя в руках. Бога ради, — сказал он сквозь зубы, — хватит с нас…
— Там… — пробормотал Гидеон. Симон обернулся.
— Продолжай, — сказал Коменски. — Ты полагаешь это как-то связано с… с гибелью Винера?
— Не знаю, — Симон покачал головой. — А ты и в самом деле ничего не видел?
— Видел… — сухо ответил Коменски, — светящееся пятно. Мутное. Но мне не до него было. А когда я приехал на место, оно исчезло. Почему ты настоял, чтобы его оставили там?
— Винера? Иначе нельзя было. Если бы я его забрал, они бы подумали… не знаю, как сказать… что все мы заодно, что ли…
— До какой-то степени так оно и есть.
— Да. Но они решили бы, что мы попытаемся его оживить. Что-то в этом роде.
— А его можно было реанимировать?
— Нет. Староста разворотил ему всю грудную клетку этим своим осиновым колом.
— А до этого?
— Не знаю. Полагаю, нет. Да и зачем? Это ничего не дало бы. Что показали приборы, Амос?
— Ничего. Никакого чужеродного присутствия. Наташа уверяет, что она тоже видела что-то такое и даже снимала на камеру, но кристалл ничего не зафиксировал.
— Нарушения магнитного поля?
— Возможно. Какие-то возбуждения во всяком случае зарегистрированы. А вы что видели?
— Это трудно описать. Нечто, вроде… линзы с размытыми краями, или… Перспективу было трудно оценить, но ясно, что очень большая.
— Насколько большая? Как мобиль?
— Нет. Как этот замок
— Оптический эффект? Это все-таки горы — тут наверняка могут возникать воздушные линзы.
— Не знаю. Может быть, но мне почему-то кажется, что это нечто иное. Там, внутри, что-то двигалось Наверняка двигалось Может, это и есть то, что мы ищем, Амос?
— Почему тогда оно до сих пор никак себя не проявляло?
— А должно было?
Коменски провел по лицу ладонью.
— Не знаю. Я запрошу Лагранжа, может, они слышали о чем-то в этом роде
— Вообще-то оно похоже на ту чушь, которую порола та девчонка, воспитанница Дианы — помнишь, Улисс рассказывал? Мы ему еще сказали тогда, что ни о чем подобном тут не слышали. Скажи, а ты не думаешь, что это имеет какое-то отношение к пропавшей группе?
— Кто знает? Меня смущает то, что показания такие неопределенные. Правда, этот всплеск… Он был зарегистрирован незадолго до появления вашего феномена. Но ты же знаешь, они уже наблюдались. Спорадически.
— Почему бы тебе не расспросить Гидеона? Он тоже все видел. Он подтвердит.
— Гидеон дестабилизирован. У него сильный шок. Оливия ввела ему успокаивающее — по меньшей мере несколько часов его нельзя беспокоить.
— Он говорил, у него такое чувство, будто за нами наблюдают. Я ему не поверил.
«Может, мы нашли, — подумал Симон, — наконец-то нашли». Но он не испытывал ни радости, ни торжества. «Коменски, похоже, тоже не в восторге», — подумал он. А вслух сказал:
— А Наташа?
— Пока держится.
— Нам нужно торопиться.
— Да. Ты бы поговорил с ней, а? Просто так… — Коменски на миг замолк, потом добавил: — Я хочу свернуть лагерь. Присоединиться к Лагранжу. Здесь опасно. Сам видишь.
— Но…
— Это все-таки был мираж.
— Амос, нельзя так сразу… Послушай, ведь все эти легенды — мы их просто неправильно истолковали.
— Хватит с нас Винера. Он уже пытался их истолковать. Ты понимаешь, что может случиться?
— Мы все это понимаем. Но у нас нет выхода. Ты надеешься, что группа Лагранжа нарыла что-то дельное?
Коменски пожал плечами.
— Нет. Но чем нас остается меньше, тем… сам знаешь. Ладно. Я даю тебе три дня, Симон. Потом мы снимаемся с места.
— Неделю.
— Три дня, — отрезал Коменски.
— Хорошо, — сказал Симон, — черт с тобой. Три дня.
— Да… кстати… Когда Гидеон придет в себя, сходите туда…
— Зачем?
— Возьмите анализатор. Вообще… посмотрите.
— На что там смотреть, Амос? Мы же и так знаем…
— Мы не знаем. Только предполагаем. И если займетесь этим, то постарайтесь не попасться на глаза местным, ладно?
— Да никто из них теперь туда и не сунется.
— Хорошо.
— И не… увлекайся. Мне бы не хотелось потерять еще и тебя.
— Да ладно, — сказал Симон, — все в порядке.
* * *
— Зачем он это сделал? — спросила Наташа. Глаза у нее были сухие и блестящие, руки беспокойно перебирали распечатки на столе.
