— Ты воистину могуч, о, брат, — похвалил Шендерович, принимая сверток. — Так… так… все на месте. Порядок… Веди же!
Брат Пердурабо повернулся и, все еще задыхаясь и время от времени приваливаясь к каменной стене, пошел по тропинке. Шендерович следовал за ним, выжидательно замирая, стоило лишь адепту притормозить. Наконец, улучив момент, он коротко размахнулся и аккуратно врезал брату Пердурабо по затылку фомкой, обернутой для милосердия в пышную мантию. Брат Пердурабо зашатался и мягко сполз на руки Шендеровичу.
— Порядок, — еще раз удовлетворенно пробормотал тот.
Он аккуратно выпутал фомку, расстелил мантию на тропинку, уложив сверху беспамятного брата Пердурабо.
— Вот и ладненько, — деловито приговаривал он, стягивая на адепте узлы мантии. — Вот и хорошо… пошли, о, Кузен Кузенов, пока он не выпутался из кокона.
— Эк ты его! — восхитился Гиви.
— Я ж говорил, держись Шендеровича. Шендерович плохому не научит.
Он размахнулся, раскрутил якорь и с завидной ловкостью зацепил его за каменный выступ.
— Порядок, — сказал он в третий раз, спуская вниз веревку и дергая ее, чтобы проверить на крепость. — Бери харчи, брат Гиви, и спускайся. Я проверял, тут невысоко. А я понесу атрибуты. Похоже, этот Ленуар, кто бы он ни был, в атрибутах толк понимал. Хорошие атрибуты, пригодятся. Да не боись ты! — прикрикнул он, видя, что Гиви топчется на краю обрыва, не решаясь начать спуск. — Я еще сделаю из тебя мужчину, орел мой горный.
— Эх! — печально откликнулся Гиви, покрепче ухватился за веревку и осторожно полез вниз.
* * *
Солнце поднималось в зенит со скоростью камня из пращи, запущенного могучей рукой гиганта. От невысоких каменных глыб побежали по сухой земле, стремительно укорачиваясь, глубокие синие тени. Лучи, падая отвесно, с изощренной злостью лупили прямо в темя, отчего в глазах пульсировал багровый мрак.
Гиви вздохнул.
— Когда я читал про путешествия, это как-то иначе представлялось. Идешь себе и идешь. Хорошо, тепло, сухо… а тут жарко-то как…
— Нечем нам прикрыть главу от пылающего небесного ока, вот в чем проблема. А посему ждет нас вульгарный солнечный удар. Но я так полагаю, потомок исполинов, что потребно нам идти по следам этих гордых животных… ибо не идиоты же они совокупно с их кормчими.
— Кто их знает… они ж дикие совсем, Миша.
— Верблюды?
— Нет, кормчие.
— Дикие-дикие, а свою пользу знают. Гляди-ка, чего там!
Одинокая птица, промелькнув в раскаленном воздухе, уселась на обломок выветренной скалы. Нагло игнорируя путешественников, она, поглядывая в их сторону черным блестящим глазом, чистила пестрые перья, отливающие охрой и лазурью.
— Птица! — констатировал Гиви очевидное.
— Точно, — согласился Шендерович. — Я, о, мой истомленный друг, не силен в орнитологии, но готов поклясться этой… скрижалью Силы, что где птица, там вода. А где вода — там жизнь. Ну-ка, шугани ее, потомок исполинов!
— К-шш! — сказал Гиви и взмахнул руками.
Птица нагло поглядела на него и не тронулась с места.
Гиви нагнулся, отчего в глазах совсем потемнело, подобрал сухой ком глины и запустил в вестницу небес. Снаряд пролетел по касательной и упал где-то за скалой. Птица неохотно взмахнула крыльями и вспорхнула. Покружившись какое-то время, она медленно полетела по прямой, издевательски поводя из стороны в сторону многоцветным хвостом.
— За ней! — скомандовал Шендерович.
— А верблюды?
— Да хрен с ними! Что эти животные понимают? Они месяц без воды могут продержаться — на чистом самообеспечении.
— Миша, я больше не могу… Давай, вернемся!
Сейчас, в пылающем свете, прохладная пещера с ее клетчатым алтарем и сомнительной чистоты жертвенным камнем казалась Гиви даже уютной, зловещий Мастер Терион — просто безобидным чудаком, а уж брат Пердурабо — просто душкой. Зато там было полным-полно воды, хоть купайся…
— Вернемся. Ну что они нам сделают? Пусть хоть что, пусть хоть змею варят…
Шендерович мрачно заморгал воспаленными веками.
— Ты что, о, мой малодушный герой, совсем умом рехнулся? Они ж нас на куски разрежут!
— Пусть режут… Сначала пусть только попить дадут!
— Да не дойдем мы! — с досадой отозвался Шендерович, — Захотим, а не дойдем! Спечемся! Нет, страдалец, вперед и только вперед! Вон, птичка как чешет!
— Не могу больше, Миша! — повторил Гиви, опускаясь на песок. — Все.
— Вставай, дурень! Они ж нас наверняка хватились уже! Детей этих своих в погоню выслали!
— Вот и хорошо! Пусть догоняют. А не догонят, тоже ничего. Умру лежа.
— Вставай, — прохрипел Шендерович, склонившись над Гиви и, морщась оттого, что солнце било ему прицельно в макушку, — вставай ублюдок.
— Не встану! — пробормотал Гиви, выплюнув сухой песок.
— Встанешь! — угрожающе сказал Шендерович.
— Нет!
— Ты ж южный человек! Грузин, практически грек! Ты ж должен жару любить!
— Какой я южный, — вяло отмахнулся Гиви, не поднимая головы, — я в Питере родился, чтоб ты знал!
— А гены? А горячая кровь? А зов предков? Вставай, сукин сын!
— Пошел вон, — отчеканил Гиви, трепеща от собственной смелости. — Авантюрист недоделанный.
— Свинья малодушная, — отреагировал Шендерович, — аккуратно пиная Гиви носком ботинка под ребра, — я, что ли, тебя сюда притащил?
— Притащил. Ох, не надо!
— Надо! — холодно сказал Шендерович, отводя ногу для следующего пинка. — И учти, третий будет в морду.
Птица вновь уселась на ближайший бархан, поглядывая на них с благожелательным интересом.
— Ладно… встаю я, встаю. Ну что прицепился.
— Ну, вот и умница, — ласково сказал Шендерович. — Давно бы так.
Птица почистилась, аккуратно выдернула перо откуда-то из-под мышки и вновь взлетела, выжидательно оглядываясь на путешественников.
— Животного бы постыдился, — укорил Шендерович.
… Солнце палило уже и вовсе невыносимо. Тени от скал сократились до минимума, а черная крестообразная тень от птицы, колеблясь, скользила по невысоким песчаным дюнам, которых вокруг становилось все больше.
— Это она нарочно, — прохрипел Гиви пересохшим горлом.
— Птицам, о, мой недоверчивый спутник, злокозненность неведома. У них мозгу на копейку…
Птица вновь уселась на камень и принялась чистить перышки.
— Ишь ты, — прокомментировал Шендерович, — старается. Чистоплотная…
