С потолка свалился кусок штукатурки.
— На скрижали сердца выбит алеф стана твоего!
Кроме этой дивной буквы я не знаю ничего!
Ибо ты — плохой Учитель, о, любимая моя!
Вот, перед тобой несчастный! Снизойди же до него!
— поспешно отозвался Гиви.
За дверью раздался тихий скрежет, словно кто-то неуверенно отодвигал засов.
— Давай же, Миша, я ее выманил! Как выйдет, сразу хватай! — торопливо прошептал Гиви.
Шендерович, чертыхаясь, стаскивал с себя плащ.
Дверь приоткрылась. На пол легла узкая полоска света. Видно, суккуб, не желая сидеть в темноте, порождением коей он являлся, жег масляную плошку. В проеме обрисовался темный силуэт — Гиви лишь успел заметить, что суккуб сей росту невысокого и формы у него соблазнительно округлые. У него перехватило дыхание.
Но хладнокровный Шендерович, игнорируя эманации суккуба, набросил на суккуба плащ и перехватил образовавшийся сверток поперек талии.
Суккуб отбивался и дрыгал ногами.
— Кусается! — удивленно проговорил Шендерович.
— Ничего, Миша, ничего! Тащи!
— Яд, уносящий ум, на ее зубах, не иначе, — зловеще каркнул Дубан.
Но Шендерович уже, прыгая через ступеньки, несся вниз по лестнице, сжимая в объятиях спеленатого суккуба.
Остальные бежали за ним, ударяясь о стены.
Сверху падали куски штукатурки.
Башня кренилась.
Суккуб визжал.
Они вырвались из ворот, как раз, чтобы увидеть, как башня медленно падает на бок — из проломов, точно струйки черного дыма, вырывались стаи ворон и летучих мышей. Отбежав в сторону, Шендерович наблюдал за процессом, укоризненно покачивая головой.
— Что ж ты меня не предупредил, о, Дубан, что подобная охота столь опасное дело?
Башня рухнула, рассыпавшись грудой камней.
— Считай, что тебе повезло, о, великий, ибо ты воистину велик, — угрюмо сказал Дубан.
— Я воистину велик, — согласился Шендерович, — ну что, посмотрим, кто тут у нас?
Не выпуская суккуба из рук, он откинул угол плаща.
— Так я и знал, — подытожил Дубан, — у сией твари и волосы цвету нечеловеческого. Разве бывает такой цвет волос?
— Бывает, — вздохнул Шендерович, — ну-ка, Гиви посвети атрибутом!
Луч фонарика ударил в лицо суккубу. Суккуб морщился и щурил глаза.
— Алка! — изумленно проговорил Гиви.
* * *
— Так я и думал, — Шендерович, руки которого были заняты, кивнул подбородком на платочек, торчащий из рукава Дубана, — шарфик-то турецкий! Стамбульская дешевка!
— Но что она там делала? — изумился Гиви
— Вот ты ее и спроси, — сердито сказал Шендерович.
— Э… — робко проговорил Гиви, — Аллочка, зачем ты сидела в башне?
Алка посмотрела на него светлыми глазами, в которых отражался луч фонарика.
— Ты кто? — спросила она.
— Я Гиви, — печально ответил Гиви, — слушай, ты меня не помнишь? А Мишу помнишь?
— Какого Мишу? — удивилась Алка.
— Вот этого, — пояснил Гиви, показывая на Шендеровича.
— Здравствуйте, Миша, — вежливо сказала Алка, и что-то такое неотразимое было в ее голосе, что Гиви опять невольно внутренне затрепетал.
— Ну, хватит дурака валять, — грубо произнес Шендерович.
— Аллочка, слушай, а как мы на корабле плыли, помнишь?
— На каком корабле? — вновь удивилась Алка.
— А капитана помнишь?
— Масрура? — Алка явно обрадовалась.
— Нет, капитана на теплоходе. Юрия Николаевича…
— Масрура она помнит, — на всякий случай пояснил Гиви.
— Разумеется, — холодно сказала Алка, — очень даже хороший Масрур. А вас, о, мои господа, я в первый раз вижу. И этого мерзкого старикашку — тоже. Может, скажете, я и с ним на корабле плавала?
— Этого еще не хватало, — фыркнул Дубан, одновременно проделывая замысловатые пассы, и словно что-то отталкивая от себя открытыми ладонями.
Гиви потянул Шендеровича за рукав.
— Миша, — прошептал он, — она правда не помнит!
— Ты еще скажи, что ее околдовали, о, доверчивый, — сухо сказал Шендерович, все больше раздражаясь оттого, что не мог овладеть ситуацией. Алка оттягивала ему руки, а опустить ее на землю он как-то не решался.
— Не знаю, — неуверенно отозвался Гиви, — может, и околдовали. А может, она просто… приспособилась!
— Это как?
— Может, каждого, кто попадает в Ирам, сей город кроит по своей мерке, понимаешь? Вот, ты стал Царем Времен! Алка — суккубом…
— Я — холодно произнес Шендерович, — всегда был царем!
— Вот именно, — печально согласился Гиви.
— А ты? — сердито спросил Шендерович — ты-то кем стал? Лучшим счетоводом всех времен и народов?
Гиви вздохнул.
— Сия способность связывать слова в редифы и газели была у тебя издавна, о, везирь? — пожалел его Дубан, — а также рассказывать складные истории, услаждающие слух и напитывающие ум?
— Да вроде нет, — снова вздохнул Гиви.
Он уже давно осознал, что причудливые образы и путанные измышления, переполняющие его мозг, будучи озвучены, на поверку оказывались жалкой банальностью. И даже успел с этим смириться.
— Ладно, — прервал его размышления Шендерович, — подумай лучше, что нам с нашим суккубом делать? Ну, притащим мы ее во дворец в таком виде и что? Она ж нам всех мужиков перепортит!
— Тьфу ты! — возмутился Дубан, — или разум твой улетел, о, сияющий? О чем тут думать? Тут, на сем самом месте прикончить эту тварь, и дело с концом!
— Или ты вознамерился так просто расправиться с суккубом, о, старый козел? — спросила Алка, зловеще приоткрыв пунцовые губы. — Или ты, по врожденной глупости своей полагаешь, что сумеешь устоять против моих чар?
Дубан вновь поспешно задвигал руками и Гиви заметил, что пальцы у него трясутся.
— Миша, изолируй ее! — завопил он.
Шендерович, у которого была хорошая реакция, вновь поспешно накинул на алкину голову край плаща.
Изолированная Алка извивалась и шипела как кошка.
— Отпусти меня, — взывала она из-под покрывала, отчего голос ее несколько утратил призывные обертоны, — отпусти, о, смертный, и познаешь неземные наслаждения!
— Сичас! — орал Шендерович, порядком истощенный гаремными танцовщицами, — разбежалась!
