Вдруг она встает, подходит ко мне и томно так воркует:
— Приглашаю вас на танец, мистер Тэш.
Раньше, я слышал, вроде мужики баб приглашали. Как правило, во всяком случае. Теперь все не так. Почему-то считается, что это — привилегия женщин. А если я вот таким манером к какой-нибудь бабе подкачу, то могу и по морде схлопотать ненароком.
Я встал и, отодвинув стул, церемонно поклонился ей. Пат положила мне на плечо руку, и мы с ней закружились в медленном танце. Гибкое тело девушки реагировало на каждое мое движение. Я заметил, как на ее нежно-матовой шее трогательно пульсирует голубая жилка. Мелодия незаметно сошла на нет, оставив после себя внезапную щемящую боль… Я отошел от Пат на шаг, галантно поклонился в очередной раз, а потом, ласково взяв под руку, повел обратно к столику.
— А вы неплохо танцуете, — заметила она. Всегда одно и то же! Словно от сыщика ожидают, что он будет наступать девушке на ноги, а потом обязательно отвесит ей оплеуху для завершения общей картины.
— Я хорошо дерусь. А в настоящей схватке, как в танце, надо чувствовать партнера. Разницы никакой.
— Сомнительный комплимент, — усмехнулась Пат краешком губ.
Принесли десерт. Говорить нам было особенно не о чем, может, потому, что мы еще плохо знали друг друга. Пат задумчиво вертела в руках ложечку.
— Расскажите мне о себе, — попросила наконец она.
Я вздохнул.
— Да рассказывать-то особенно нечего. Пожалуй, если попытаться выразить все одним словом, то я — неудачник. За чинами не гонюсь, особенными талантами не обладаю, карьеры никакой не сделал, да, пожалуй, и не хотел. Работал в сыскном бюро — сначала курьером, потом сыщиком, затем стал совладельцем агентства. Но мой компаньон пустился в какие-то спекуляции с африканскими займами и вскоре разорился. Он был неплохой мужик, и, чтобы как-то его выручить, я решил продать свою долю. Контору перекупили. Оказавшись на улице, я немного покрутился и открыл свое собственное сыскное бюро. Сам себе и секретарь, и делопроизводитель, и весь сыскной штат. Дел у меня немного, да и те все больше мелкие, второразрядные. Так что ничего интересного, как видишь. И если ты ждала какой-то романтики…
— Нет, — серьезно сказала она, — просто, по-моему, вы все время стараетесь казаться хуже, чем есть на самом деле.
— Все мы выдаем себя не за тех, кем являемся в жизни, — возразил я, — вот ты хочешь выглядеть независимой, решительной женщиной, а твой дядюшка — честным и до отвращения скучным владельцем похоронной конторы. Я уж не говорю обо всем остальном. Это место, например, кажется благопристойным райским уголком с хорошей кухней. Хотя тут, скорее всего, отмываются наркокредиты и под внешне благообразным покровом проворачиваются темные дела. Да и весь этот город… Ты знаешь, что творится в его домах и подворотнях? А как выглядят его окрестности, если любоваться ими не с борта «Северной звезды», пролетающей на двухкилометровой высоте, а передвигаться на своих двоих? И что делается в местных лесах? Знавал я одного малого, который забрел как-то в запретную зону, под Нью-Мехико. Там такие дебри: несколько дней можно плутать, и ни одной живой души не встретишь. Ему, правда, посчастливилось оттуда выбраться, но умом он после этого здорово тронулся. И если верить тому, что он несет… ладно, оставим это.
Я подозвал официанта, рассчитался, дав ему щедрые чаевые, и мы вышли в ночь. У Барбикана всегда полным-полно пустых такси, но времени у нас было еще достаточно, и мы решили пройтись пешком до вокзала Виктория. Над нашими головами то и дело вспыхивала и гасла огромная стереореклама, бесшумно пролетел трансатлантический лайнер. Романтический силуэт «Северной звезды» парил в ночном небе, и казалось, что он плывет, подобно огромному парусному кораблю прошлых веков…
* * *
20 июня 2138 года. Полночь
В клубе на Бишопгейт сияли огни, и из окон лилась тихая музыка. Я скинул плащ Патриции на руки чернокожему швейцару, и мы прошли в зал. Приличное место. С заведением Мака не сравнить, это уж точно. Игорные столы под зеленым сукном, крупье все больше девицы, молоденькие, свеженькие, в элегантных фрачных парах; парни — за стойкой бара да еще в оркестре. Ну и вышибалы, конечно. Народу полно. Публика по большей части шикарная. Женщины в этом своем полупластике — последний писк моды. Временами кажется, что на них совсем ничего нет, но стоит им лишь пошевелиться или хотя бы вздохнуть — и тончайшая пленка начинает отливать всеми цветами радуги. Однако полупластик больше подчеркивает недостатки фигуры, чем ее достоинства. Но бабам же это невозможно втолковать, если уж они вбили себе в голову, что в этой тряпке они просто неотразимы. Я оставил Пат у стойки, заказав ей хайболл, а сам набрал на свои кредитки побольше фишек и пошел для начала опробовать местную рулетку. Сперва поставил на семерку — это обычное мое счастливое число, но тут же продул, потом на красное — и выиграл. Покрутился так с полчасика, слегка просадил, но как-то ведь надо было пообтереться да присмотреться.
Люди с виду все приличные, словно их ничего с криминальным миром не связывает, хотя, может, в большинстве случаев так оно и есть. Правда, парочку-другую скользких типов я все же узнал, но они меня сейчас не интересовали. За карточным столом уже шла большая игра. У стойки бара Пат беседовала с каким-то белобрысым. Интересно, Мартин или нет? Выяснять его личность я пока что не стал, а подсел прямо к столу. Сыграли для разминки по маленькой. Потом ставки поднялись. Тут белобрысый оставляет Пат в одиночестве и тоже садится за мой стол. Паршиво… как бы карты ни ложились, я все время в выигрыше. В другой раз обрадовался бы, что так подфартило, а тут — катастрофа, не иначе! Мне светиться никак нельзя, посидеть бы спокойно, присмотреться, так ведь нет… Дело дошло до того, что соседка моя — обритая наголо женщина с правильной формой черепа и оставленной на развод одинокой, выкрашенной в мерзостный ядовито-алый цвет прядью волос над маленьким ухом, — стала мрачно на меня посматривать. А этот подлец сидит себе напротив и ухмыляется. «Ах ты, — думаю, — сволочь!» Чувствую, что его это рук дело — он все подстраивает, но ведь доказать не могу. В конце концов плюнул, сгреб свои фишки и удалился под неодобрительные взгляды общественности. Поменяв в кассе свой выигрыш на кредитки, я направился к Пат, которой явно было далеко не так весело, как рисовало поначалу ее воображение. Увидев у меня пачку кредиток, она захлопала своими пушистыми ресницами:
— Господи, Тэш! Неужели ты все это выиграл!?
— Мне просто везет, дорогуша, — уныло откликнулся я, не забыв отметить, что наконец-то она перешла на «ты».
— Что-то вы пали духом, — раздается у меня за спиной ехидный голос. — А ведь мало того, что сорвали солидный куш, так еще и имеете счастье быть знакомым с такой редкой красавицей. Вот и верь после этого старой пословице.
— Тэш, — говорю я мрачно и протягиваю ему руку. — Тэш Валлейн.
— Очень приятно, мистер Валлейн, — отвечает белобрысый. — Гилмор. Вы позволите составить вам компанию?
Пат, видя, что на нее наконец-то обратили достойное внимание, просто расцвела и начала мило щебетать. Каким-то удивительным образом, известным одним лишь женщинам, она умудрилась перевести разговор на интересующую ее тему и теперь с упоением углубилась в беседу. Вернее, говорила в основном она. Мистер Гилмор изредка поддакивал, иногда удивленно восклицал, но, похоже, не очень-то прислушивался к ее болтовне. Я же, проклиная все на свете, исподтишка рассматривал этого Гилмора.
