Он заставил себя сказать:
— Ты поговори с дворовыми, чтоб ее не обижали, пока нас не будет.
— Кто же дурочку обидит? — удивился Айльф. — Грех это.
Берг пошевелился, точно хотел что-то сказать, но промолчал.
— Вот и хорошо. Возьми парадные платья, те, шитые золотом, почисть их и уложи. И, не постучавшись, не входи, слышишь?
Оставшись наедине с Бергом, он открыл тяжелый кованый сундук и осторожно провел пальцами по дну в поисках потайного замка. Наконец он нащупал нужный гвоздь — раздался тихий щелчок и снаружи выдвинулась крышка крохотного потайного ящичка. Он запустил руку в образовавшуюся полость.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
* * *
Ему снилось, что тьма за окном уплотнилась, стала почти материальной — субстанция, нечто вроде старомодного мирового эфира, и эфир этот был насыщен призраками — голосами и расплывчатыми образами, которые, раз появившись, никуда не деваются, никуда не исчезают, а так и продолжают блуждать в сыром воздухе… нужно лишь уметь их разглядеть. А он не умеет. «Это потому, что ты видишь лишь внешнюю сторону», — сказал кто-то. «Простите, — возразил он, — а разве есть что-то еще?» — «Изнанка, — сказал суровый голос, — суть». — «Но суть и изнанка — отнюдь не одно и то же». — «Разве?» — удивился этот кто-то и стал расплываться, пропадать, тьма ползла, точно ожившее покрывало, душила его…
Он проснулся.
Шорох.
— Черт, — произнес Леон, — никак, крыса.
Он был почти рад, что шорох выдернул его из тягучего ночного кошмара, но крыса… Он ненавидел крыс — темное атавистическое чувство, омерзение, выворачивающее желудок наизнанку.
Он откинул подбитое мехом одеяло и осторожно встал, сжимая в руке тяжелый башмак. Уголья на жаровне бросали отблески на пол, на стены, но свет был багровым, муторным. А уж углы комнаты и вовсе тонули во мраке.
Шорох стих. Он аккуратно положил на пол башмак, чувствуя себя полным идиотом, и, подобрав щипцами уголек с жаровни, зажег фитиль масляной лампы. Дрожащий огонек показался ему удивительно ярким.
Это ему, знавшему, что такое электрическое освещение!.. Когда-то…
Он высоко поднял плошку, освещая комнату. В стене что-то блеснуло — мимолетная искра, бледное сверкающее привидение… и это не были глаза крысы.
Он подошел к источнику света. Уже по тому, как тот мигнул, когда светильник в его руке качнулся из стороны в сторону, он понял, что это вовсе не свет — отражение пламени светильника, призрачный хрусталик, непонятно почему вмонтированный в сырой камень.
Подойдя поближе, он потрогал стекляшку пальцами… и не стекло это вовсе… скорее, горный хрусталь или… непонятно. Огранка была, но такая мелкая, что на расстоянии двух шагов поверхность уже казалась гладкой. Вблизи она сверкала и переливалась, как фасеточный глаз насекомого. Украшение? Амулет? Во всяком случае, странная технология.
— Айльф! — крикнул он. Молчание.
— Чертов соня, — пробормотал он и выглянул в прихожую.
Айльф расположился у стенки. Он устроился на брошенном на пол матрасе и натянул на голову одеяло — слегка потерявшая форму мумия, да и только.
Леон опустился на колени и потряс юношу за — предположительно — плечо:
— Эй… проснись. Вынырнула встрепанная голова.
— Что стряслось, сударь? Веши я собрал, не сомневайтесь.
— Какие вещи? — Тут только Леон вспомнил, что поручил Айльфу заняться сборами для завтрашнего путешествия. — Собрал — и ладно. Я хочу, чтобы ты взглянул кое на что.
— А утром нельзя? — зевнул Айльф.
— Можно и утром. Еще раз. Ты ведь все равно проснулся, верно?
Айльф неохотно выполз из-под одеяла.
— Ну что еще, сударь, — пробурчал он.
— Крыса, — сказал Леон. — Там, в моей комнате.
— Ну и ну, сударь! — вытаращил сонные глаза Айльф. — Так прибили бы ее, заразу, и дело с концом!
«Амбассадор-то придурок, — ясно читалось у него на лице, — крысу пришибить не может».
— Пойдем-пойдем, — Леон не отступал.
Они вошли в комнату. Айльф шаркал и ковылял, всячески демонстрируя свое недовольство.
— Возьми плошку, — сказал Леон. — Вон у той стены…
Айльф покорно двинулся к стене, видимо, решив, что с придурком лучше не спорить.
— Будет она тут сидеть, — проворчал он, — вас дожидаться.
Он высоко поднял плошку, поводя ею из стороны в сторону, чтобы лучше осветить углы. Тени от предметов метались по комнате, как десяток гигантских крыс.
— Ну вот, сударь, — проговорил юноша успокаивающе, — она убежала.
— Надо же! — в голосе Леона прозвучало искусственное оживление. — Эй, а это что?
— Где?
— Вот эта блестящая штука.
На миг ему показалось, что Айльф просто не заметит ее — и его охватила странная тоска, словно что-то в этом роде уже было.
— Это? — Айльф смешно, по-птичьи, наклонил голову, рассматривая блестящий предмет. — Глаз Карны.
— Да? А зачем он нужен?
— Ох, сударь, ну, просто украшение. Для красоты. «Нет, он точно решил, что я — идиот».
— Брось, малый. Какое украшение в стене? Ты погляди, стоит лишь отойти на пару шагов, и он почти незаметен!
— А они всегда так, — рассеянно сказал Айльф. Он сонно тер свободной рукой глаза. — Кто знает, почему их раньше в стенки тыкали! Это было еще в такие стародавние времена…
