* * *
Эта история началась в казино. Только не подумайте, что я из
тех женщин, которые вечно там обретаются. Вовсе нет. На момент начала этих
событий я была исключительно скромна и даже невинна (звучит довольно глупо, но
я не любительница копаться в памяти, подбирая слова и выражения). В общем,
несмотря на свой возраст, я была скромна до безобразия, чем нервировала подруг
и настораживала маму, а к азартным играм равнодушна, да и денег у меня не было,
так что мое появление в казино в тот вечер объяснялось чистейшей случайностью.
Заканчивался сентябрь, в воскресенье ожидался День учителя —
святой для меня праздник, который следовало отметить. Вот я впервые в жизни и
отправилась с коллегами в ресторан. Идея принадлежала Ирке Вячеславской, она
так же, как я, год назад окончила институт и трудилась в нашей школе. Учились
мы вместе, только Ирка на физмате, а я на историческом, но в отличие от меня
подружка занималась ни шатко ни валко, большую часть времени посвящая личной
жизни, однако диплом получила без труда, а теперь мечтала в очередной раз выйти
замуж.
— Если в институте замуж не вышла, — поучала она
меня каждое утро, — считай, пятьдесят на пятьдесят — загнешься в девках.
Ирка и замуж вышла, и успела развестись еще в институте, я же
вызывала у нее жалость и недоумение.
— Ты красивая девка, — хмурилась она. — Чего
ж так не везло? — И тут же возвращалась к наболевшему:
— Школа — жуткое болото. В первый год не выйдешь замуж
— все, засосет. Коллектив бабский, целый день торчишь на работе, к вечеру на
человека не похожа… Охнуть не успеешь, а уже двадцать семь. А после двадцати
семи бабы объявления в газеты пишут: «Одинокая, симпатичная, мечтает
познакомиться…» — В этом месте Ирка обычно зло хмурилась, потом вздыхала и
смотрела на меня с укором:
— А ты, чудо природы, о чем думаешь?
Я улыбалась и пожимала плечами, хотя Иркины речи производили
впечатление.
Мои родители развелись, когда мне было четыре года. Росла я
в окружении женщин: мамы, ее старшей сестры и бабушки. Мужчины были для меня существами
диковинными, я взирала на них с любопытством и опаской.
В школе, с пятого по одиннадцатый класс, дружила с одним
мальчиком, у него было плохое зрение, иногда я сомневалась: видит ли он меня
вообще? Наверное, видел, так как говорил, что я красивая. Хотя, возможно, он
врал.
Встречаться с ним я стала исключительно из чувства
противоречия: вдобавок к плохому зрению он шепелявил, был толстым коротышкой,
любил читать умные книги и всех поучать. Дружить с ним никто не хотел. Мне
стало его жалко. Жили мы по соседству, из школы он обычно брел за мной на
расстоянии в пару метров, однажды я не выдержала и сказала:
— Ну чего ты там плетешься? Бери портфель и иди рядом.
Он схватил мой портфель и вроде был счастлив.
На следующий день старался не отходить от меня и даже
пересел за мой стол, уговорив Димку Караваева поменяться с ним местами.
Разумеется, это не осталось незамеченным. Одноклассники недоумевали. Так как
недоумение они выразили в довольно грубой форме, я стиснула зубы, нахмурилась и
продружила с Вовкой Воробьевым, так звали коротышку, семь лет. Как минимум
трижды в неделю мне очень хотелось его придушить.
Наконец мы окончили школу. Вовка уехал в Москву, поступил в
МГУ, а я в пединститут, по соседству с нашим домом, — мама решительно
заявила, что учиться в другой город меня не отпустит.
В нашей группе было пять ребят. Четыре красавца,
пристроенных в институт богатыми родителями, а пятый — рыжий, с оттопыренными
ушами и круглой физиономией. Взглянув на него впервые, я глубоко вздохнула.
Через две недели он начал смотреть в мою сторону с
томлением, через месяц рискнул заговорить, а еще через две недели проводил
домой. Разумеется, мне стало его жалко.
Где-то с третьего курса он начал строить планы по поводу
нашей дальнейшей жизни, а я настороженно молчала. Примерно в это время в нашей
семье случилось несчастье. Бабушка со своей старшей дочерью, моей теткой,
отправились на дачу и попали в аварию. Обе скончались на месте происшествия, а
мама оказалась в больнице с инфарктом. После гибели родных она до конца так и
не оправилась и вскоре вышла на инвалидность. А я, запустив учебу из-за этих
событий, отправилась пересдавать экзамен на дом к одному преподавателю. Он
отличался повышенным интересом к студентам женского пола, масленым взглядом,
некоторой игривостью и весьма солидным возрастом. Его квартиру я покинула через
пятнадцать минут в состоянии, близком к истерике. И порадовалась, что мой рыжий
коротышка скромен, тих и рук не распускает.
К этому моменту знакомые ребята поставили на моей особе
жирный крест, охотно делились со мной секретами, беспардонно пользовались моей
добротой и считали меня «своим парнем»: приглашали в походы, просили передать
записки девушкам и дарили ко дню рождения хорошие книги. В целом меня это
устраивало. Беспокоил только коротышка. То, что на него придется потратить
очередные несколько лет, было ясно, но ближе к окончанию учебы он все чаще
заговаривал о женитьбе. Я начала беспокоиться: твердо сказать «нет» я вряд ли
смогу, а жить с ним в любви и согласии у меня просто не получится.
К счастью, он смертельно боялся службы в армии, поэтому
после окончания института отправился в сельскую школу. Находилась она в
отдаленном районе, где ощущались проблемы с транспортом, приезжал редко и
неизменно заставал меня погруженной в школьные дела. Визиты становились все
реже, о женитьбе он почти не заговаривал и при встрече все чаще отводил глаза.
Догадавшись, в чем дело, я собралась с силами, нанесла ему неожиданный и
короткий визит, застала в компании с розовощекой брюнеткой лет тридцати и с
облегчением вернулась домой: вопрос о моем замужестве был снят с повестки дня.
