Через час у нас в гостиной зазвонил телефон. Док посмотрел
вопросительно, а я сняла трубку. Голос Владимира Ивановича слегка дрожал, было
ясно, что он все еще под впечатлением встречи и эмоции, так сказать,
переполняют его.
— Варя? Я хотел… вот что, ты приходи ко мне, когда
захочешь. В шахматы поиграть или просто чайку попить. Я почти всегда дома. И
звонков моих не жди, приходи, и все.
— Спасибо, — ответила я и повесила трубку.
Само собой, ни в этот, ни на следующий день никуда я не
пошла и у ограды не появлялась. Владимир Иванович позвонил еще раз. Трубку снял
Док и по-умному с ним беседовал минут пять. На следующий день со стороны ограды
послышался голос моего соседа.
— Варя, — настойчиво звал он. Я робко
приблизилась. — Чего не заходишь? — спросил он. Я пожала
плечами. — Тебе твой Леонид Андреевич не разрешает?
— Он хороший, — промямлила я, — и он говорит,
что нельзя надоедать людям. К тому же я могу поставить вас в неловкое
положение, как в прошлый раз, с вашим другом. Только он не друг вовсе, я это
знаю точно и промолчать не могла. А Леонид Андреевич меня ругал.
— Вот что, давай-ка перебирайся ко мне, — вздохнул
сосед. — Только лучше через калитку.
— Нет, — покачала я головой. — У вас там
ребята, они, наверное, про меня уже знают… будут смеяться.
— Перелазь сюда, — нахмурился мой старший
друг. — И не волнуйся, никто над тобой смеяться не будет.
Через тридцать секунд я была в его саду, он взял меня за
руку и повел к дому. Если Владимир Иванович всерьез мной заинтересуется, задаст
пару вопросов знающим людям и получит на них пару ответов, я окажусь в весьма
щекотливом положении: например, мой возраст должен слегка озадачить его. Хотя,
раз я сумасшедшая, некоторая отсталость в развитии вполне объяснима. Все
дурачки выглядят почти детьми лет до тридцати. В общем, раньше времени
переживать не стоит.
Мы устроились на веранде, но в шахматы почти не играли,
просто разговаривали. С этого дня наши отношения приняли другой характер.
Владимир Иванович все больше интересовался моей особой и все меньше —
шахматами. Док его тоже очень интересовал. Мне пришлось на ходу придумывать
историю дружбы Дока с моими родителями.
— Он сейчас не работает, вот и взял меня на каникулы.
— Откуда? — не понял Владимир Иванович.
— Из больницы. Леонид Андреевич врач, он считает, что в
больнице мне быть необязательно.
— Правильно считает, больница та же тюрьма, —
брякнул мой друг. — А у Леонида Андреевича семья есть?
— Нет, — покачала я головой. — С женой он
давно развелся.
— Значит, он тебе… вроде отца?
«Хороший вопрос, — хмыкнула я. — Скорее уж я ему
вместо матери».
— Нет… — Это «нет» я умудрилась произнести таким тоном,
что мысли Владимира Ивановича вихрем завертелись в голове.
— Варя, он что, пристает к тебе? — собравшись с
силами, спросил он, а я испуганно покачала головой.
— Нет, что вы… просто он строгий. Что плохого в том,
что я с кем-нибудь поговорю? Или схожу в кино? Леониду Андреевичу некогда, он
диссертацию пишет, а одну меня не пускает.
Сосед кивнул.
— Если за забором целый день сидеть, выходит та же
самая больница.
— Нет, — покачала я головой. — В больнице
плохо.
— А потом куда? — помедлив, спросил Владимир
Иванович. — После этих каникул?
— Леонид Андреевич документы оформляет, меня отправят в
дом инвалидов.
— Какой же ты инвалид? — растерялся он.
— Ну… это так называется…
— А-а, — ошалело произнес Папа и посмотрел на
меня. — Слушай, Варя, тебе не надо ехать ни в какой дом инвалидов, ты
совершенно здоровая девушка… Да что тебе там делать?
Я слабо улыбнулась.
— Я не могу жить одна. Чтобы жить одной, надо работать,
а меня никуда не возьмут, и еще за мной должен наблюдать врач. Родственников у
меня нет, а Леонид Андреевич не может держать меня постоянно… Да вы не
расстраивайтесь, — улыбнулась я. — Мы в этот дом уже ездили, там
хорошо. Большой сад, рядом село, буду работать на ферме. Я туда заходила,
телята такие смешные. И с девушкой одной разговаривала, она сказала, у них
нормально, воспитатели хорошие, не бьют. Леонид Андреевич обещал брать меня на
каникулы… Я вас совсем расстроила, — опомнилась я. — Давайте лучше в
шахматы играть.
В шахматы ему не игралось, он все больше смотрел на меня и
тяжело задумывался.
Через пару дней, сидя утречком на веранде, мы с соседом
взялись отгадывать кроссворд. Во времена безделья я в них здорово поднаторела,
ну и принялась щелкать, как семечки. Владимир Иванович только диву давался да
успевал записывать.
— А это ты откуда знаешь? — засмеялся он, когда я
с ходу назвала весьма мудреное словечко.
— Просто люблю кроссворды, — пожала я плечами. —
А еще в морской бой играть. В институте на лекциях мы с подружкой часто играли…
— Ты училась в институте? — спросил Владимир
Иванович, прикидывая — это он чего не понял или у меня мозги крен дают.
— Да. В педагогическом. Потом в школе работала год.
— А… — Владимир Иванович посидел немного пеньком и
начал осторожно:
— Как же так, Варя?
— Вы о том, почему я в больницу попала? Что-то со мной
случилось…
— Что?
— Я не помню. Что-то плохое. Леонид Андреевич говорит,
что я загоняю свои воспоминания внутрь, и они меня держат. Если бы я смогла
рассказать, возможно, избавилась бы от страха и вообще… вылечилась. Он меня
часто расспрашивает, иногда сердится, думает, что я нарочно молчу, а я правда
ничего не помню.
«Сукин сын этот Леонид Андреевич, — рассвирепел мой
друг, правда, мысленно. — Взял девчонку и опыты ставит, потом еще
диссертацию напишет…»
В подобных беседах прошла неделя. В среду в гостях у
Владимира Ивановича вновь появился джинсовый Андрей, я заторопилась уходить, но
хозяин махнул рукой, мол, сиди, пей чай. Джинсовый смотрел на меня безрадостно,
но силился улыбнуться. Я устроилась в уголке веранды, а они грелись на солнышке
и негромко разговаривали. Тихой мышкой просидела я минут сорок, прислушиваясь
не к разговору, конечно, а к мыслям джинсового. Наконец Андрей отбыл восвояси,
а мы с Владимиром Ивановичем отправились в сад гулять.
