— Почему я у вас?
— Варя, — в комнату он войти не решился, стоял на
пороге. Мужчина с понятием. — Ты оденься, я тебя в гостиной подожду.
Поговорить мне с тобой надо.
Он скрылся за дверью, я вскочила, натянула сарафан, умылась,
расчесалась, заплела две осточертевшие мне косы и пошла в гостиную беседовать с
дорогим другом.
Он сидел в кресле и явно нервничал. Я пристроилась на
диване, ножки поджала, ручки на коленочках сложила и уставилась на него, сирота
казанская, да и только.
— Варя, — проронил он со вздохом. — Мы тут
вчера с Леонидом Андреевичем посоветовались и решили: не стоит тебе торопиться
уезжать. Поживи у меня, отдохни, если понравится, то и вовсе оставайся, а
Леонид Андреевич тебя каждый день навещать будет.
Я отвела глазки, затуманенные слезами, собралась с силами и
произнесла:
— Спасибо, Владимир Иванович, я знаю, вы добрый и…
спасибо, только я лучше поеду.
— Почему, Варя? — удивился он. — Тебе же
здесь нравилось, и мы с тобой характерами вроде сошлись.
— Конечно, — слабо улыбнулась я. — Но… зачем
я вам? — Вышло жутко жалостливо, даже меня проняло.
— Варя, — растерялся он. — Как зачем? Зачем
один человек другому? У тебя никого, и я один, у тебя родители померли, а у
меня дочка. Ты плохого не думай, привязался я к тебе за это время… Человек я
небедный, ты мне не в тягость, только рад буду. Соглашайся…
Ну вот, теперь он меня разжалобил. Вот ведь люди: знаю, что
редкий гад, бандюга и при случае такое звериное нутро покажет, что только
«караул» кричать, а смотри как заливает, самое главное, вполне искренне, хоть
вскакивай и со слезами ему на шею бросайся, чтобы поплакать вместе, а потом
сквозь слезы счастливой улыбкой улыбнуться и пойти встречать рассвет. Я
вздохнула и тихо сказала:
— Я согласна, я очень рада, только… вдруг вы потом
пожалеете.
— Я не пожалею, — серьезно произнес он, а я
подумала: «Ой, дядя, не зарекайся».
Далее последовала пауза: немного неловкая, кидаться к нему
на шею я все-таки не стала, а он и вовсе не знал, что делать: на колени меня не
посадишь, барышня я взрослая, и конфеткой не угостишь — это уж вовсе глупо,
поэтому я заревела тихо, но обильно, а он подошел и принялся меня по головке
наглаживать и, ей-Богу, сам чуть не плакал. Я прильнула к нему, не к груди,
врать не буду, а к животу, потому что он стоял, а я сидела, и мы на некоторое
время затихли, поглощенные избытком переживаний. Потом я отстранилась, вытерла
глазки, улыбнулась не без робости и спросила:
— Леонид Андреевич когда приедет?
— К вечеру обещал. А мы с тобой пойдем-ка чай пить.
Мое водворение в доме ознаменовалось двумя событиями: пропажей
кота и смертью собаки. Жилец пропал в первый же день после переезда и, несмотря
на активные поиски, так и не нашелся. Я подозревала, что в его исчезновении
повинен доберман, и сверлила ненавистного пса свирепым взором. По этой причине
или по другой, но пес сдох. В одно прекрасное утро его обнаружили возле
крыльца. И хоть останки свозили в ветеринарку и обследовали на предмет
обнаружения в организме яда, никто достоверно назвать причину смерти не смог.
Думаю, животное скончалось от разрыва сердца, не пережив моей стойкой
неприязни.
Наша совместная с Папой жизнь наладилась быстро. Владимир
Иванович страдал ревматизмом, к тому же по натуре был человек осторожный,
родные стены покидать не любил и делами заправлял по-паучьи — сидел в своем
уголке и ловко плел паутину.
Со мной у него вовсе хлопот не было. Я вела себя тихо,
манерами сильно напоминая дрессированную болонку: сижу-посиживаю в своей
комнате, никому не мешаю, позвали — вот она я. Мы гуляли в саду и вели долгие
беседы. О моей прежней жизни Владимир Иванович никогда не расспрашивал, а о
своей говорил охотно. Получалось у него складно.
Я водворилась на кухне и занялась хозяйством, потихоньку
вытеснив приходящую кухарку. Незаметно шныряла с пылесосом и наводила порядок.
Владимир Иванович, застав меня в заботах, сказал, что делать это мне вовсе
необязательно, на что я ответила, что хлопоты по дому мне приятны, и с того
самого дня он начал относиться ко мне как к хозяйке. К Папиным вкусам я
проявила большое внимание и старалась его порадовать. Узнать, что он, к
примеру, пожелает на ужин, было плевым делом, конечно, сам Владимир Иванович не
догадывался, что для меня это дело плевое, и неизменно удивлялся:
— Ну, Варвара, угодила, только-только подумал, хорошо
бы блинов, знаешь ли, и вот тебе блины. Словно мысли читаешь… — довольно
хихикал он.
«Только этим и заняты», — хихикала и я, конечно, не
вслух.
Сама я с едой осторожничала. Моя худоба Папу удручала, и он
без конца потчевал меня деликатесами, но я не усердствовала: раздобреешь на
хозяйских харчах, начнешь колыхать бюстом перед носом у дорогого дядечки, и Бог
знает, какие мысли придут ему в голову, мужик он еще нестарый, а я давно
совершеннолетняя. Поэтому, с тоской поглядывая на провиант, я по большей части
голодала, решив, что хозяин должен видеть во мне безвременно ушедшую дочь и
никого больше, оттого и старалась, как могла. С удовольствием ловила бабочек,
читала ему стихи (он очень любил Некрасова) и со счастливым взором летела за
шахматами, когда Владимир Иванович говорил:
— А не сыграть ли нам, Варя?
Дни шли, похожие друг на друга, спокойные и даже счастливые.
Однажды Владимир Иванович взял меня с собой на кладбище, мы
долго сидели на скамейке и беседовали, пока парни на жаре ждали нас поодаль и томились.
С тех пор неизменно стали ездить вместе. Я всегда с цветами, лишних слов не
произнося, а те, что произносила, — весьма к месту. В общем, к середине
лета Владимир Иванович уже с трудом мог представить, как раньше жил без сироты.
Конечно, меня проверяли. История, рассказанная Доком, в принципе подтвердилась,
если бы хозяин желал, кое-какие несоответствия смог бы углядеть, но он всерьез
не желал этого, и все сошло гладко.
В доме за мной тоже присматривали. По телефону я не звонила,
убираясь в доме, к двери хозяйского кабинета близко подходить не смела, большую
часть времени проводила в своей комнате да на веранде. Вопросов не задавала, а
пред светлые хозяйские очи являлась, только если звали.
Дока тоже проверили: он, как мы заранее договорились, вернулся
на работу в родную психушку, где его приняли с радостью. Сведения, которыми
разжились Папины ребята, вполне соответствовали рассказанной истории.
Однако Папа простачком не был, потому хоть и полюбил меня
всей душой, но бдительности не терял: приглядывал. Несколько раз проверили, о
чем мы с Доком болтаем. Комнату обыскали, прослушивали телефон. В конце концов
потихоньку угомонились.
