— Ясно, — кивнула я головушкой, пытаясь понять,
как мы умудрились встретиться с Резо у Папы, а не в третьем отделении городской
психиатрической больницы. — Ты нажалуешься Папе? — спросила я и тоже
почесала за ухом.
— Думаю, мне придется сказать ему, — заявил
Резо. — Объяснить тебе, почему нельзя уходить одной, должен он. Я
охранник, и объяснять не мое дело, мои слова вообще мало значат, а Папа — это
Папа. — Он взглянул вопросительно, и я торопливо кивнула:
— Я поспеваю.
— Хорошо, — обрадовался он и наконец-то завел
мотор. Я уже решила, что он задумал уморить меня в своем «Опеле»: утро жаркое,
а он изловчился приткнуть машину на самом солнцепеке. — Ты не думай,
ничего личного, — заявил он, как видно, желая меня утешить. — Я
просто скажу Папе, а он поговорит с тобой, чтобы тебе все стало ясно. —
Тут Резо хитро усмехнулся и добавил:
— Хотя сегодня мне пришлось нелегко. Чуть-чуть тебя не
проворонил.
«И чего дураку не спится», — со вздохом подумала я,
разглядывая Резо. Несмотря на жалобы и «чуть-чуть», одет он был в свой любимый
темный костюм и черную шелковую рубашку. Такой наряд вызывал восхищение, с утра
было градусов двадцать пять, а к обеду обещали за тридцать.
Ворот-"стойка" плотно обхватывал могучую шею, все пуговицы
застегнуты.
— Тебе не жарко? — спросила я.
— Сегодня душновато, — согласился он, но ни
пиджак, ни ворот рубашки так и не расстегнул.
Мы подъехали к дому, Папа пил на веранде чай, нас встретил с
улыбкой. Я пошла мыть руки, а Резо, наклонясь к уху хозяина, принялся на меня
стучать. Когда я вернулась, верный страж исчез, а Папа все еще улыбался, но
как-то заискивающе.
Я рассказала, что ходила в церковь, а он, не без труда
подбирая слова, начал воспитательную работу.
— Варя, тебе надо было сказать, что ты идешь в церковь.
— Я хотела, но вы еще спали, а беспокоить я не
решилась.
— Надо было сказать Резо.
— Я не должна выходить из дома? — немного подумав,
спросила я.
— Что ты, Варя, можешь делать, что захочешь, но я
должен быть уверен, что с тобой ничего плохого не случится. Времена нынче такие…
— Папа принялся распинаться в том же духе, а я слушала, скромно потупив глазки,
думая при этом: «Давай, дядя, вешай мне лапшу на уши и заливай ее сладеньким
сиропом».
Одно стало совершенно ясно: я буду находиться под неусыпным
контролем, и, если попытаюсь хитрить, контроль ужесточится, а я, само собой,
попаду под подозрение.
Поняв, что отделаться от Резо не удастся, я решила его
приручить. Мы играли в шахматы под сенью лип, и я спросила:
— Резо, как ты оказался в нашем городе? — Следует
упомянуть, что говорил он без акцента, похож был не на грузина и не на
русского, а на хитрого примата. И то, что он в нашем городе родился и дальше
Москвы никуда не ездил, было мне доподлинно известно, но задушевные разговоры
начинать с чего-то надо, и я начала с вопроса.
— Вообще-то я здесь родился, — заявил он, почесал
за ухом (была у него такая привычка, хотя, может, не привычка, может, у него
бло-хи?), взял пешку, подержал в руках и поставил на место.
— А родители? — не унималась я.
— Мама умерла в прошлом году.
— Болела? — с сочувствием спросила я и
приготовилась реветь.
— Да. Цирроз печени. Наверное, не очень хорошо говорить
так о маме, но она… малость поддавала. Вообще-то я жил с бабушкой. Бабушка уже
давно умерла, я тогда в восьмом классе учился.
— А отец?
— Отец был летчиком-испытателем и разбился, когда мне
было два года. Мама фотографию показывала. Я ее долго хранил, потом все-таки
потерял. Она сильно истрепалась, но все равно очень жалко было.
— Значит, отца ты не помнишь? А почему сам не пошел в
летчики? Обычно сын мечтает продолжить дело отца, у тебя такого желания не
возникало?
— Я думаю, мой отец торговал цветами на рынке. Такого
желания у меня не возникало.
— А как же летчик? — удивилась я.
— Думаю, мама все выдумала, чтобы мне не было обидно.
— А-а… — Я немного посидела, открыв рот, и его
разглядывала, решив, что портрет родителей вышел не совсем удачным, Резо
добавил:
— Думаю, мой отец все-таки был хорошим человеком, он
женился на моей матери и деньги присылал, я видел переводы, правда, мама
говорила, что это пенсия.
— У меня тоже нет родителей, — жалобно пропела
я. — Одной плохо.
— Я привык, — пожал он плечами.
А столбик термометра неудержимо рвался вверх. Окна второго
этажа, выходящие в сад, были распахнуты настежь, вовсю работали кондиционеры,
но и это не спасало.
Я сидела на ступеньках веранды, покрывалась потом и делала
вид, что с увлечением читаю. Я и вправду читала, но без увлечения. Несколько
дней кряду я размышляла, как наладить безопасную связь с внешним миром, то есть
с Орловым, но в голову ничего ценного не приходило. Оставался только Док.
Придется ему звонить Орлову из родной психушки (из дома все-таки опасно) и
передавать мои сообщения. Орлов их, кстати, заждался и уже всерьез беспокоился,
куда я исчезла. Когда Док ответил «куда», его чуть удар не хватил, не мог
поверить, а теперь скорее всего исходил слюной и уже видел себя генералом.
Следовало его порадовать.
Тут на веранде появился Папа, последние дни из-за жары он
чувствовал себя неважно (проблемы с давлением), сел в кресло и вздохнул:
— Вот погода, пекло, да и только.
— Да, — согласилась я и добавила:
— Сейчас бы искупаться.
— Так поезжайте, — обрадовался он. Я тоже
обрадовалась.
— Можно?
