– Я зоолог, – повторил он терпеливо.
– Зоолог. – Лесник пожал плечами. – Ну кого бить будем, зоолог?
– Для зоомузея – это как повезет. Еще от Московского зоопарка заказ есть. Красная утка, слышал о такой? Но это живьем надо.
Лесник покачал лохматой головой:
– Откуда тут утки? Разве, выше, на озере… Тут это, у водопада синяя птица живет. Синяя не подойдет тебе?
– Зимородок?
– Нет, большой, с галку. Лиловый, как чернила, ну… поет красиво.
– Это дрозд. Синий дрозд. Редкая птица.
– Нужен тебе такой? Они все время у скал крутятся. Парой. Гнездо у них там, в скалах. Ты это… дождись, пока птенцы оперятся, и волосяной петлей их из гнезда надергай. Ну, как удочкой. Там обрыв, иначе никак.
– А когда оперятся?
– Ну, еще неделя-другая.
– Тогда на обратном пути. Так нету красной утки?
– Точно говорю тебе, нет. Не видал. Ты вот что, ты в сельсовет сходи. Там председатель Игнатыч, хороший мужик, его из Рязанской области прислали, хозяйство поднимать. Ну, он и поднимает, как может. Покажешь мандат свой, он распорядится. Пионерам задание даст. Тебе чего хошь натаскают. Ну что, повторим, что ли? За успехи горного дела.
– Я не горного…
– Да один хрен! Будь здоров…
Самогон прошел по пищеводу огненным комом; он торопливо зажевал сырым плохо пропеченным хлебом («Никак, зараза, приличный хлеб выпекать не научится», – сказал с досадой лесник), по крайней мере, не подхвачу никакого проклятого лямблиоза из-за здешней воды, подумал он, это ж любую заразу выжжет.
На дворе вдруг как-то резко и быстро сделалось темно. Он встал и, отталкиваясь от бревенчатой шершавой стены, прошел на крыльцо, предполагая помочиться с него, однако торопливо застегнул штаны, увидев темную фигурку, съежившуюся на ступеньках.
– Ты чего? – Он повернул во рту непослушный язык. – Холодно же. Иди в избу.
– Он драться будет, – тихонько сказала девочка, – и за титьки хватать.
– Не будет он ничего такого, – сказал он неловко.
– А прошлый раз, когда из заготконторы приезжали, так они… – Девочка встала, длинная черная коса сползла у нее по спине между острыми бугорками. – Я на сеновал спать пойду, он пошумит-пошумит, да и заснет… А если он за ружье хвататься будет, так это он так, для куражу. Он не выстрелит, вы не думайте.
– Я не думаю. – Свежий душистый воздух коснулся лба точно холодный компресс, он ощутил, что трезвеет. Он поднял голову – небо было глубоким, черным, над крышей горели огромные, величиной с кулак звезды. На миг ему показалось, что они вращаются, как фейерверочные колеса. Он прищурился – звезды остановились, Млечный Путь между ними казался текущей фосфоресцирующей полосой тумана, вроде тех, что повисли на верхушках сосен. На миг его пересек черный силуэт совы и пропал в ночи.
Из книги «По отдаленным тропам
(Дневник натуралиста)»
«В пахнущем свежей краской сельсовете меня встретил Павел Игнатович Вяльцев, председатель овцеводческого колхоза, чьи хозяйства раскинулись на многие километры. Сейчас, весной, пастухи увели отары на летние выгоны и в селе остались только женщины, дети да старики, сидевшие на завалинках, завернувшись в свои огромные бурки.
Недавно отстроенный сельсовет служил одновременно домом Вяльцеву и его семье, сельским клубом, конторой и даже кинозалом – раз в месяц сюда приезжал киномеханик с установкой; кино пользовалось у местного населения неизменным успехом.
Отведав сытный обед, состоявший из пресных лепешек, овечьего сыра и знаменитого горского супа-шурпы, такого густого, что его, казалось, можно резать ножом, и запив его неизменным кислым молоком, я завел разговор о деле; меня несколько тревожило то, что местные жители, для которых охота была исконным занятием, вряд ли поймут ценность «бесполезных» животных. Однако Павел Игнатович меня успокоил, заверив, что он даст мне в помощь местную детвору, которой, впрочем, сейчас в селе осталось не много, да и та – младшего возраста, поскольку все, кто постарше, помогали своим отцам, работающим на выгоне. С этой целью посоветовал мне Вяльцев обратиться и к местной учительнице, Вере Алексеевне Белопольской, обучившей грамоте, счету и русскому языку несколько поколений местных детей… Я решил последовать его совету».
…Чашка была из тончайшего фарфора, чуть надтреснутая по краю, и когда он осторожно поднял ее повыше, то разглядел на донышке синие скрещенные мечи.
– Гарднер, – сказала худая темная женщина из полумрака сакли. – Забавно, да, милостивый государь? Зеленый чай с маслом – и Гарднер… Или кумыс… Проклятый царизм, душитель свобод – я ехала в ссылку, а за мной ехал гарднеровский сервиз. В ящиках, переложенный соломой. И не так уж много побилось, представляете?
Он отпил горьковатого зеленого чаю и промолчал.
– Знаете, сначала они легко приняли советскую власть. Советская власть боролась с религией. Это была не их религия, попы добрались сюда только в прошлом веке. Когда пришли Советы и прогнали попов и царских чиновников, они решили, что наконец-то все пойдет по-прежнему. Как встарь.
Он молчал.
– Сюда посылают чужаков. Бюрократов. Они ничего не понимают. А здесь совершенно особое положение. Совершенно. Каждое племя, каждый кишлак – сам по себе. И у всех – оружие. У всех. Даже у детей. Но они пока что не пускают его в ход, потому что… Здесь веками сложившееся равновесие. Паритет. Степняки, горцы. Другие…
– Есть еще и другие?
– Всегда есть другие. Я говорила этому, он меня не послушал.
– Председателю?
– Да, этому чинуше… он управлял коллективным хозяйством в Вологодской области. Молочное животноводство. Коровы-симменталки. Он пустил под нож племенное стадо коров-симменталок. Что ему делать здесь? Зачем?
Он молчал.
Глаза у нее были черные и быстрые, как у птицы, и точно так же, как у птицы, время от времени скрывались в запавших бледных веках.
– Вы из Москвы?
Он еще отхлебнул чаю. В голове слегка прояснилось – отличная штука с похмелюги этот зеленый чай.
– Да. – Он кивнул.
– И как там, в Москве?
– Холодно. Сыро… Ну, так… метрополитен вот строят. Под землей. Еще собираются строить Дворец Советов. Огромный дворец… Чтобы отовсюду было видно. Только еще проект не утвердили.
– А в Петербурге? – жадно спросила она и даже подалась вперед. – Вы давно были в Санкт-Петербурге?
– Да, – сказал он неохотно, – в Ленинграде? В прошлом году, весной.
– Как там?
– Белые ночи… как всегда. Свет, вода и ветер. Жалеете, что не вернулись в Питер?
Теперь промолчала она.
– Не жалейте, – сказал он тихо, – не надо. Вы газеты читаете?
