Воздух дрожал и преломлялся, отчего редкие маки плясали в воздухе, как язычки пламени. Отчаянно хотелось пить. Он глотнул из фляги уже начавшую припахивать воду и долго держал ее во рту. На какое-то время это помогло.
Неожиданно ему пришло на ум, что всему случившемуся есть вполне рациональное объяснение: скажем, укрытая в горах опийная плантация, о существовании которой ни в коем случае не должны знать чужаки, – старуха и председатель наверняка в доле, а странная болезнь геологов (что, кстати, они все-таки тут искали?), возможно, объясняется не столько инфекцией, сколько злоумышленным отравлением. С ним самим, однако, другое дело – он путешествует в одиночку, и проще выдать его гибель за несчастный случай или просто заморочить ему голову так, чтобы он и не думал об укромных долинах в сердце гор.
Но если здесь неподалеку и правда опиумная плантация, тогда кто забирает сырье?
– Уля?
– Да? – Девочка быстро обернулась к нему. Жару она переносила легко, даже не скинула свой тяжелый халат, только над бровями блестели бисеринки пота.
– В деревню часто приходят… чужие люди?
Уля быстро пожала плечами. Похоже, она не очень поняла суть вопроса.
– Лектор приезжал. Из района. Еще заготовители. Продукцию принимать. А один раз даже кино показывали.
Она оживилась:
– Погасили свет в клубе, повесили белую тряпку, и там… ох ты! Картинки двигаются, смешно так. Большой город показывали. Люди за гробом шли, играли веселую музыку. Еще друг друга дудками по голове били.
– «Веселые ребята», – сказал он, – да…
Нет, вряд ли заготовители. Просто кто-то приходит тайными горными тропами, граница здесь, в горах до сих пор линия чисто умозрительная.
– Почему играли веселую музыку, если похороны? У вас всегда так делают?
– Нет. – Он в затруднении наморщил лоб. – Это комедия, для смеха, понимаешь… там не было покойника, просто они так тренировались. Учились хорошо играть музыку.
– Когда ты возьмешь меня в город, я тоже буду смотреть, как они ходят по улицам за гробом!
– Думаю, – сказал он, – что они уже больше не ходят по улицам за гробом. Они уже научились играть…
– Тогда, – она чуть заметно пожала плечами, – я просто посмотрю на дома. Я видела, там очень большие дома. Они там еще есть?
– Да, – сказал он, – большие дома еще есть.
Он возьмет ее в город? Он обещал ей? Или нет? События прошедшего дня воспринимались как-то смутно, колебались, казались то больше, то меньше, словно видимые сквозь линзу раскаленного воздуха. Черт, как вообще все неловко получилось. Далеко впереди, у самого горизонта в небе дрожало пятно света. Солончак? Озеро? Впрочем, подумал он, неважно, если озеро, то наверняка соленое, с дурной мертвой водой.
Мухи стали кружиться вокруг тяжелых птичьих тушек – и откуда только они тут берутся? Уля обеспокоенно потянула носом, потом печально сказала:
– Плохо. Нужно скорее съесть.
Запеченные в наспех вырытой глиняной яме птицы показались необычайно вкусными, но чтобы протолкнуть мясо в пересохшее горло, ушла почти вся вода. Девчонка, впрочем, уверяла, что вскоре, ближе к закату, они выйдут к воде. Врала? Или и впрямь чуяла воду? Звери и птицы наверняка способны определять, где вода, даже с расстояния нескольких километров, но чтобы человек…
– Ты больше не боишься, что нас найдут по запаху дыма? – на всякий случай спросил он, и тут же одернул сам себя; сейчас девочка казалось почти нормальной, а он нечаянно мог вновь возбудить в ней очередной приступ подозрительности.
Уля равнодушно пожала плечами:
– Сейчас не опасно. Вечером будет опасно. Надо спешить. Нужны силы. Нужно кушать.
– Вот как, – неловко сказал он, – значит, вечером…
Рытвины и трещины в почве сменились плотным жестким грунтом, и он вдруг понял, что они идут по старой, убитой, припорошенной пылью дороге. И это в пустынной местности, где до ближайшего города несколько дней нужно трястись на грузовике?
– Откуда дорога, Уля?
Девочка рассеянно отозвалась:
– Когда-то давно. Большой человек. Много людей. Очень давно.
Он знал, везде, от гор до соленого внутреннего моря, ходили рассказы о воинах Чингисхана, точно могучий поток переваливших через здешние холмы и пустыни. Местные жители уверяли, что странные пирамидальные насыпи камней, возвышающиеся тут и там, поставили по велению грозного хана его воины – каждый всадник положил по камню, а в результате – огромные холмы по всей выжженной степи. Но не по дороге же они скакали на своих мохноногих лошадках?
Местность вокруг мало-помалу начала оживать: пролетели с гортанными криками белобрюхие рябки, с неба доносились песни жаворонков, а высоко над ними парил в вышине черный крест ястреба. Он машинально было потянулся к ружейному ремню, но Уля быстро положила ему на локоть маленькую смуглую руку.
– Нельзя, – сердито сказала она, блестя зубами, – нельзя. Зачем?
И правда, зачем? Он вдруг подумал, что и не заметил, как его страстный интерес ко всему живому превратился в механическую тягу к убийству. Но когда-то же это произошло.
До сих пор он отговаривался тем, что его профессия важна для науки. Что тихони-студенты, громогласные шумные аспирантки с папиросой в желтых, с обкусанными ногтями пальцах, старенькие профессора – очки в тонкой золоченой оправе, козлиная бородка, бледные руки в старческих пятнах – когда эти люди последний раз были в поле? – будут изучать привезенные им из дальних странствий бесценные экспонаты, наверняка узнают что-то новое, важное и интересное. Что? Что вообще можно узнать, рассматривая шкурку мертвой птицы, мертвого зверя – пускай и обработанную по всем правилам таксидермического искусства. Определить их принадлежность к редкому и исчезающему виду? Ну ладно, определили. Дальше-то что?
– Извини, Уля, это я так… по привычке.
– Ты тоже будешь большой человек, – непоследовательно сказала Уля, – тебе не надо будет убивать. Покажешь пальцем – и все.
– И все… Ясно. Долго еще идти?
– Нет.
На рыжем иссохшем грунте наконец-то появились тени. Свет, отбрасываемый в небо далеким солончаком, сделался алым – в потемневшем глубоко синем небе плавало огненное пятно. Уля начала беспокоиться – она вздрагивала и быстро, торопливо оглядывала окрестности, точно вот-вот готовая вспорхнуть птичка.
– Ты чего? – на всякий случай спросил он.
Она приложила тонкий смуглый с беловатым полумесяцем ноготка палец к губам, прислушалась, покачала головой. Он на всякий случай тоже осмотрелся – девчонка обладала удивительным свойством, ее страх передавался ему с той невероятной скоростью, с какой лесной пожар охватывает еще крепкие зеленые деревья.
Только теперь стало ясно – то, что он поначалу принял за холмы, оказалось занесенными песком и щебнем куполообразными древними постройками; стены из растрескавшейся глины, кое-где грозившие вот-вот обрушиться.
