Девочка озабоченно наблюдала за ним.
– Ты чего-то испугался? – наконец спросила она.
– Испугался? Какого… – и поправился, – почему это?
– Ты так быстро вынырнул. Может, там сом сидит?
– Пошли домой, – сказал он, – какой еще сом? Нет там никакого сома.
– А помнишь, ты мне рассказывал? Когда ты был маленький, тебя сом за ногу схватил.
Перед глазами вдруг отчетливо встало черное скользкое тело, вертящееся вокруг наподобие запущенной в воду автомобильной камеры, и он вновь почувствовал внезапную режущую боль в ноге – словно по ней проскребли мелкой теркой, а потом увидел и саму ступню в мелких кровоточащих царапинах.
– Когда это я тебе рассказывал? – медленно спросил он.
Унизительный, удушливый страх, собственный истошный визг, до сих пор режущий уши…
Я этого и Светке не рассказывал…
…и внезапный острый спазм и тепловатое облачко между ног, и стыд…
Она хихикнула.
– Ты говорил, что от страха даже уписался.
– Он остался в яме, – задумчиво сказал скорее сам себе, чем девочке, – на дне реки, под корягой, а когда вода сошла и река обмелела, уже не мог уплыть. Он был очень большой. И, наверное, очень голодный.
Девочка кивнула.
– Ага… ты еще говорил, что, когда его поймали, его несли два человека, и все равно хвост по земле волочился.
Его вновь охватило странное чувство покорности – словно и впрямь рассказывал ей об этом, о том, чего не рассказывал никому и никогда, и собственный голос где-то из глубоких подвалов памяти услужливо воспроизвел: «Я шел, шел по дну, а потом ка-ак провалился в яму! Представляешь? И тут он на меня ка-ак бросится! А я и плавать-то как следует не умел. Ты поосторожней, когда купаешься, знаешь, что может случиться?..»
Потряс головой, отгоняя наваждение, невольно ускорил шаг.
Она вприпрыжку следовала за ним – дружелюбная, неотвязная…
– Выкупались? – Светка встретила их на крыльце. – Ну, идите к столу.
Как быстро она приспособилась. Может, это вообще женское свойство – приноравливаться ко всему?
За столом девчонка болтала не умолкая – какой-то обычный детский вздор, высокий комариный голос носился вокруг него: казалось, что стекло в окне веранды, о которое сонно билась серая ночная бабочка, мелко дребезжит.
Доел, кинулся было помочь Светке, но она мягко отстранила его.
– Не надо, мы сами.
И уже обернувшись к девочке:
– Давай-ка покажем, какие мы с тобой хозяйки…
Невысказанное «папе» зависло в воздухе.
…Вечерело. Дождь так и не собрался, хотя над лесом громоздились одна на другую темные тучи, тяжелые, как свинцовые грузила.
Марлевую штору на окне задернули, чтобы не налетели комары, и все равно вокруг лампы вилась какая-то мелочь. Он сидел и наблюдал за двумя снующими вокруг стола фигурами, отметив про себя, что они двигаются на удивление слаженно – словно и впрямь знают друг друга невесть сколько лет: девочка принимает у Светки мокрые тарелки, аккуратно вытирает их полотенцем, составляет в стопочку.
В этом женском царстве он чувствовал себя неуклюжим и посторонним, и, когда вновь заскрипели ступеньки крыльца, он даже обрадовался. Почему-то сразу решил, что это приехал из Рождественского участковый. Но почему не слышно мотоцикла?
Нашлись все-таки родители…
И испытал острое, как удар, разочарование, увидев Фила.
Тот, оказавшись на пороге, тоже удивился – небрежно, мимолетно.
– У вас прибавление?
– Ага, – согласился он. – Вот счастье-то привалило.
И замолк, наткнувшись на укоризненный взгляд Светки.
– Откуда? – рассеянно спросил студент.
– Спроси что-нибудь полегче.
Фил присел на корточки и скорчил зверскую рожу. Девочка хихикнула.
– А она хорошенькая, – заметил он.
– Ну да?
– Да ладно тебе, – примирительно вмешалась Светка, и, обернувшись к Филиппу, пояснила: – Он просто немножко обалдел, знаешь. От неожиданности.
– Просто взяла и пришла, да? – Фил поднялся, мимоходом потрепав девчонку по голове. – В милицию обращались?
– Какая тут милиция? Один-единственный участковый, и тот в Рождественском сидит.
Светка, обняв девочку за плечи, подтолкнула ее к двери в крохотную пристройку без окна, где они поставили раскладушку.
– Иди спать.
– Ну ма-ам, – протянула та.
– Ух ты! – удивился Филипп. – Быстро же ты ее приручила.
Вид у Светки почему-то был немного виноватый.
– А я соль пришел вернуть, – пояснил студент. – И спички. Купил наконец. А то неловко: занимаю у вас, занимаю…
– Да ладно. – Он великодушно махнул рукой. – Подумаешь, соль… Как работа? Продвигается?
– Крышу докрою, и порядок, – гордо сказал Фил.
– Надо же, – отозвался он равнодушно. Но Филипп не уходил – топтался у порога. Ему явно не хотелось возвращаться в чужой недостроенный дом.
– Ну что, распишем пульку? – предложил студент. – Ты как, Светлана, не против?
Он, не дожидаясь ответа Светки, покачал головой.
– Не сегодня. Устал я что-то. В село ездил, да еще завтра с утра придется.
– А-а, – разочарованно протянул Филипп, – ну, бывайте…
И исчез за дверью. Светка подняла голову от мотка пестрой шерсти.
– Опять вяжешь, – сказал он, – только глаза портишь.
Она мялась, не решаясь начать.
– Значит, едешь завтра в Рождественское?
– Ну да. Я же говорил: участковый обещал в район позвонить. Может, выяснилось что. Мы же не можем держать ее вечно.
– Послушай, – тихонько спросила она, – может, не надо?
Он поначалу не понял.
– Что не надо?
Она отвела взгляд в сторону.
– Может… если ее никто не ищет… Пусть побудет пока у нас… пока все не устроится.
Вытаращился на нее. Что – не устроится? Она что, с ума сошла?
– Мы же уезжаем через неделю, – сказал как можно мягче. – Ты ее с собой потащишь? В Москву?
– Почему бы и нет? – Теперь уже она смотрела прямо на него, в голосе прозвучал открытый вызов.
– Потому что… Она странная. Правда, странная. С ней надо поосторожней.
– Что за чушь ты несешь, – холодно сказала она.
Мялся, не решаясь начать. Господи, да она решит, что он бредит!
– Светик, – сказал он наконец. – Послушай, с ней что-то неладно. Дело не в том, что она просто странная… Она… Она знает обо мне разные вещи…
