– Что – иначе?
Но Светка только пожала плечами и отвернулась.
До утра они больше не разговаривали.
Не разговаривали и утром, когда он встал, выпил чашку холодного, но почему-то безвкусного молока и вывел из сарая велосипед.
Дорога раскисла, требовались дополнительные усилия, чтобы нажимать на педали; мокрый, как мышь, он оставил велосипед у белого приземистого здания с табличкой «Администрация» и вошел.
– Ну что? – спросил с порога. – Звонили в район?
Участковый поднял голову, одновременно задвигая ящик стола.
Небось детектив читает, подумал он.
– Звонил, – ответил тот недовольно. – И чего каждый день сюда ездить? Я же говорил с вашей женой.
– Когда это? – недоверчиво спросил он.
– Вчера зашел. Мимо проезжал и зашел. Хотел посмотреть на девчонку-то, но вы как раз на речке были. В дом я не заходил, она к калитке подошла. Я ей и сказал, что сигнала в район пока никакого не поступало. А вот в интернат ее можно пока поселить – договорился я. Но она сказала – не надо. Вы, мол, собрались удочерить девчонку, если родители не объявятся.
Наткнулся на непонимающий взгляд.
– Она вам что, не сказала?
– Нет… – И, отводя глаза, чтобы не видеть сочувственного лица участкового, добавил: – Может, забыла.
Тот вздохнул.
– Сама, видать, решила, с вами не посоветовалась. Все они, бабы, такие. Сначала делают, потом думают.
– Да, – пробормотал, – да, наверное. Я… поговорю с ней.
Велосипед раскалился так, что прикосновение к металлу ожгло руку. Он жал на педали, подпрыгивая на ухабах… так, значит, Светка еще вчера решила оставить девчонку. И ничего не сказала – словно он пустое место какое-нибудь. Да что ж такое было в этой соплюшке, что она к ней так прикипела! И почему… почему так не хочется возвращаться в дом, по которому бродит маленькое, белесое, чуждое существо?
Бросил велосипед у калитки – и как вчера не заметил отпечатавшийся в глине след мотоциклетных протекторов? – вошел в дом.
Уже на крыльце его слух резанул громкий, заливистый, счастливый смех. Смеялась девчонка, хохотала Светка, им вторил еще чей-то, чужой голос.
Фил, с завязанными глазами, стоял посреди комнаты, пытаясь поймать этих двух идиоток, которые увертывались, визжали и были так увлечены, что даже не заметили его появления.
Девочка метнулась в одну сторону, Светка – в другую, но Фил, вытянув длинную руку, успел поймать ее, и она отбивалась, мотая головой, чтобы стряхнуть упавшие на лицо волосы.
Он кашлянул.
Радостный визг замолк, и в комнате воцарилось молчание.
– Помешал? – холодно произнес он. – Прошу прощения.
Два одинаково разгоряченных лица уставились на него – лишь теперь заметил, до чего они похожи; словно их гостья мимикрировала под Светку, повторяя черты ее лица, как камбала воспроизводит цвет камня, на котором лежит.
Фил сорвал повязку с глаз и теперь стоял, растерянно хлопая бесцветными ресницами.
И почему-то при виде этого растерянного лица что-то в нем лопнуло, точно радужная пленка пузыря на поверхности лужи, оставив пустоту и какое-то странное, звенящее ощущение нереальности происходящего.
– Вон! – заорал. – Убирайся!
Господи, да неужели это я так кричу?
– Вечно ты крутишься тут! Теперь ясно почему.
– Сережа, – неуверенно вступилась Светка.
– А ты… – обернулся к ней, – ты, шлюшка!
Фил рывком схватил его за плечо, заставив обернуться. Лицо разбито, из носа на рубаху капает кровь. Это что, он его ударил?
– Да что на тебя нашло? Что мы такого сделали?
– Сейчас… сейчас я тебе объясню.
– Фил, – тихонько сказала Светка. – Не надо… мы сами… ты лучше уйди…
– Я…
Фил махнул рукой, неловко, боком миновал его и шагнул в двери. Уже стоя на пороге, оглянулся, пытаясь поймать Светкин взгляд, но та смотрела в сторону, и он, нерешительно покачав головой, медленно спустился по ступенькам.
– Сережа… – тихо сказала Светка. Она смотрела на него расширенными глазами. – Что с тобой, Сережа?
– Со мной?
Схватил ее за руку, но она вырвалась и вновь испуганно поглядела на него.
– А с тобой – что? Стоило подвернуться какой-то соплюшке, и ты уже готова ради нее… Плевать, что я на дух терпеть не могу эту тварь, давай… давай, тащи ее в Москву. А что? Вон Филу она понравилась… Дядя Фил, надо же…
Обернулся к девочке:
– Что ты знаешь, гадина? Выкладывай! И вообще – откуда ты взялась, такая? Кто ты? Говори, кто?
Голова моталась на тонкой шейке – тряс ее, так отчаянно и яростно, словно пытался вытрясти правду. И тут Светка опомнилась.
– Отпусти ее! Отпусти ее, ты…
Вцепилась ему в горло, пальцы были холодные и острые, и он никак не мог отодрать эту чужую, присохшую руку.
Наконец удалось. Вывернулся, ударил локтем под дых, и она, хрипя, отпрянула. В багровом сумраке вновь замахнулся, ощущая, что кулак раз за разом врезается во что-то мягкое.
– Па-па! – истошно закричала девочка.
Обернулся к ней: казалось, он ничего не соображает именно из-за этого пронзительного, мерзкого, высокого голоса.
– Заткнись ты, тварь!
Она продолжала орать – уже неразборчиво, беспрерывно, чудовищно, вытаращив глаза, повернув искаженное, уже ни на что не похожее лицо в сторону Светки, которая, обхватив руками живот, скорчилась в углу комнаты.
Отшвырнул тряпичное худенькое тельце и бросился к ней, но она инстинктивно отшатнулась. По мере того как менялось, теряло это новообретенное сходство лицо девочки, она обретала собственные свои черты – это было ее обычное лицо, но бледное, мученическое, в расширенных глазах бился страх.
– Это не я… – с трудом выговорил, – это был не я… прости меня… прости…
Приподнял ее голову, прижал к себе.
– Что?
– Сережа… мне плохо… скорее…
Выпустил ее, выбежал на крыльцо – долговязая тень по-прежнему топталась у калитки.
Выжидает, паскуда, мимолетно подумал, но тут же крикнул:
– Фил! Помоги…
– Да что стряслось-то? – испуганно спросил тот.
– Не знаю. Помоги, говорю…
Метнулся обратно в дом и вновь появился на пороге, держа на руках Светку; она была такой белой, словно пыталась раствориться в угасающем дневном свете, голова безвольно лежала у него на плече, рука впилась в живот, комкая цветастую ткань сарафана.
– Придержи велосипед, черт!
