Книга Красные волки, красные гуси, страница 92. Автор книги Мария Галина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Красные волки, красные гуси»

Cтраница 92

– А кто мне ее даст, эту должность? – полюбопытствовал Шевчук. – Ты? Да кто ты такой – Петр-реформатор? Да я от тебя и гроша ломаного не возьму.

Он помолчал.

– Акция… Да плевал я на эту акцию. Они уже когда эту акцию разворачивали, обречены были. Еще пару дней – и все… Торопился я здорово, это правда, все на карту бросил… еле успел.

– Еле успел?

– А ты думал? Двадцать лет голубей разводил…

– Адась…

– Ну что – Адась? Что ты на меня уставился? Нет на эту штуку управы. И не было никогда…

– Сыворотка…

– Да какая сыворотка? Они за сутки сгорают, какая тут сыворотка? Нет, все чисто будет, Лесь. Аккуратно будет. Почти стопроцентная смертность. Никакой тебе пугачевщины, ничего.

– Ах ты…

Я совсем забыл про Себастиана – и вздрогнул, когда он вновь пошевелился на своей койке. Подошел к нему.

– Ну что ты?

– Мне холодно, – пожаловался Себастиан.

Я накрыл его одеялом.

– Потерпи, парень. Потерпи.

Мажор поднял на меня глаза – их уже начала затягивать мутная пленка.

– Я умираю, да?

Я промолчал.

– Мы – все умираем? Все?

– Мне очень жаль, Себастиан, – с трудом выговорил я, – очень жаль!

– Вот она, свобода, – проговорил за моей спиной Шевчук, – ты это понимаешь, Лесь!

Я от плеча размахнулся и ударил его по скуле. Он замычал и бессмысленно вытаращился на меня. Тогда я ударил еще раз – в кадык и почувствовал, как что-то хрустнуло под моими пальцами. Шевчук сполз по стене и закрыл глаза.

– Лесь… – едва слышно сказал Себастиан, – не надо.

Похоже, я сломал ему гортанный хрящ, Шевчуку. Значит, он тоже умрет, подумал я. Почему-то меня это не обеспокоило. Значит, так и надо. Мы все разделим их участь…

– Свобода или смерть, да? – пробормотал я. – Не бывает свободы, Себастиан, не бывает. Только смерть.

Нужно отозвать оцепление – пусть их… хватит… смертей.

Телефонная трубка все еще болталась на шнуре, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Я подошел, положил ее на рычаг – и телефон тут же зазвонил – пронзительно, настойчиво.

Я вновь поднял трубку.

– Да.

– Что происходит, Лесь? – спросил Ким. – Они падают на улицах… Я едва пробрался сквозь оцепление – там черт знает что творится. В Нижнем стрельба. А по телику говорят – эпидемия…

– Это не эпидемия, – сказал я, – это пандемия. Нет больше грандов. Нет и никогда не будет. Мы остаемся одни, Ким. Совсем одни. Как в твоей программе. Нашей с тобой программе. Одна большая похоронная команда.

– Паршиво, – равнодушно сказал Ким. – Кстати, насчет программы.

– Да?

– У нас уже есть космические корабли, знаешь?

Я сказал:

– Ни фига себе… А докуда ты дошел?

– До второй половины двадцатого. Но, Лесь, это какой-то кошмар.

– Что значит, кошмар?

– Да черт его знает. Наверное, я все же где-то ошибся. Две мировые войны. Что-то около ста миллионов…

– Что, всей популяции? Так ведь и сейчас немногим…

– Да нет же… погибших. А чего ты хотел? Такие темпы развития – с ума сойти можно! Авиация, ядерные технологии – помнишь эти разработки в двадцатые. И все – в войну. Все ресурсы, все…

– Погоди, – сказал я, – сколько погибших?

– Сто миллионов. Или больше. Сплошная резня, Лесь. Как ни крути – резня… Я уж и так, и так… Нет никакой объединенной Евразии… все перегрызлись.

– Наверняка ошибка, – сказал я. – Попробуй еще.

– Не могу… свет отключили. Похоже, электростанция накрылась. АТС наверняка тоже вот-вот крышка. Я пошел, ладно, Лесь? Им наверняка сейчас люди понадобятся.

– Ладно, – сказал я, – все это уже неважно.

Себастиан тихонько застонал, и когда я обернулся, то увидел, что он смотрит на меня своими глазищами.

– Все хорошо, да, Лесь?

– Да, – ответил я, – все хорошо.

Июль – сентябрь 1999, Москва

Послесловие

Нечто скрывает свой подлинный облик, предстает привычным и обыденным, храня в себе потенцию иного, подлинного, – но доступного лишь детскому зрению, или смутной догадке, или экстремальному переживанию, – или просто мерцающего на грани зрения, в зоне, где реальность на миг сходится с пространством подлинного, тем самым являя свою фантазматическую, низшую сущность…

Собранные в этой книге рассказы Марии Галиной – и более новые, и более старые (вообще здесь представлены тексты, написанные в течение десяти с лишним лет) – описывают мир, существующий на грани реального и сверхреального, мир принципиально обманчивый, всегда готовый – в самый неожиданный момент и самым неожиданным способом – приоткрыть свое второе дно, да так, что мало не покажется никому. При этом писательница отобрала для настоящего сборника рассказы, по преимуществу не укладывающиеся в нормы строгих фантастических жанров (от SF до фэнтези), – хотя, конечно же, в эти нормы не укладывается практически никакая хорошая фантастика. Можно было бы сказать, что перед нами сборник притч, если б это сообщение не было слишком общим – и оттого вполне произвольным. Правильнее сказать, что это – своего рода протоколы экспериментов, поставленных над химерами человеческого сознания, над автоматизмом восприятия, над людской бесчувственностью по отношению к любым аспектам окружающего мира, не вписывающимся в предустановленные модели и чертежи. Протоколы четкие, беспощадные, как правило, не оставляющие надежды на благополучное разрешение когнитивного конфликта.

При этом важно: степень искаженности мира в этих рассказах различна – от зыбкой, ужасающей, но не подкрепленной ничем, кроме рассуждения, догадки («Краткое пособие по собаководству») до постоянного, неотменимого существования в принципиально чужеродном мире («И все деревья в садах…») – и это лишь крайности. Инобытие может проступать постепенно («Красные волки, красные гуси»), может быть постоянным двойником реальности («В плавнях»), может оказаться, напротив, основой мироустройства, более реальной, нежели обыденно созерцаемый мир («Юго-западная железная дорога»)… Мир может быть не разделенным на подлинное и кажущееся, но просто ветвиться альтернативно, однако здесь окажется, что каждая новая вариация не лучше предыдущей («Заплывая за буйки»)…

Излюбленный сюжетный механизм галинской малой прозы – недоуменное, постадийное вхождение посюстороннего человека в пространство инобытия, одновременно могущее быть и прозрением, и погружением в бред, галлюцинаторный морок (эта двойственность хорошо прочитывается, к примеру, в рассказе «Ящерица») – имеет, однако, дополнительный уровень прочтения. Это – столь частая у Галиной аллюзивная подоснова ее текстов, их нацеленность на критическое переосмысление архетипических структур, литературных конструкций, мифологических основ… Избегая разговора о постмодернистской вариации фантастического, нельзя не сказать о том, что сам разворот некоего канонического сюжета или классической формы на 180 градусов подчас позволяет вскрыть в них непредвиденные смыслопорождающие ресурсы. Иногда это может представать занятной, не более, игрой, подобно истории об Иване Сергеевиче Тургеневе как волке-оборотне («Спруты»), но чаще здесь возникают нешуточные, очень тонкие возможности продемонстрировать явственную несовместимость обыденного и инобытийного – не образов мира даже, но собственно языков описания.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация