Сухогруз тоже подпрыгивает на своих канатах, они то натягиваются, то провисают…
В желудке разместилась сосущая пустота, отчего одновременно тошнит и хочется есть. Розка кажется себе полной идиоткой. А вдруг это ее просто разыгрывают таким особо изощренным образом?
– Давай-давай… Подумаешь, качка! В открытом море вот это да, качка! Руку-то расслабь! Не в локте, дуреха! В кисти расслабь, в пальцах! Как же она у тебя будет вертеться?
У Розки и правда от напряжения свело пальцы.
– Дай сюда!
Рамку Вася держит как-то по-особому, расслабленно, наверное, опытный бандит так держит нож…
И рамка в его руках тут же начинает шевелиться.
Сопровождающий их сэконд, очень молодой и беспокойный, грызет на ходу ногти.
– Что там у вас? – Вася поглядел строго, и Розке даже показалось, поправил на переносице несуществующие очки.
– Там? Ничего. – Сэконд смотрит в сторону, потом моргает и повторяет: – Ничего… Ну, смотрели же…
Вася пожимает плечами. У грузового люка рамка вертится медленнее, потом замирает совсем.
– Не в трюме, – озадаченно говорит Вася.
– Ваша служба… – сэконд раздраженно топчется на месте, – мракобесие какое-то.
– Наша служба… – рассеянно бормочет Вася сквозь зубы, – и опасна и трудна… и на первый взгляд как будто не видна… есессно… Ничего не понимаю…
– Ничего нет, – очень равнодушно заметил сэконд.
Врет, решила Розка. Рамка в руках у Васи шевелилась, как нос гончей собаки. Верхнее чутье, нижнее чутье.
– Вот эту штуку отвинтите.
– Это вообще ничего, – сэконд пожал плечами, – крепление просто. И вообще… тут механик нужен. А я не…
И он стал, прислонившись к фальшборту и гордо скрестив на груди руки.
– А я – да… – сказал Вася, отложил рамку и присел на корточки. Раздался противный тягучий скрип. Розка пыталась заглянуть ему через плечо, но плечи у Васи широкие. Ничего у нее не вышло.
Какое-то время Вася молчал, глядя перед собой. Потом сказал:
– Верно, ничего нет… Сам завинтишь или как?
– Сам завинчу. – Сэконд моргнул и вытер потную верхнюю губу.
– Пошли, Розка, – говорит Вася, – дай ему на подпись акт и пошли.
– А там чего было? – спрашивает Розка, когда они спускаются по трапу.
– Ничего, – говорит Вася, – померещилось. Бывает. Посторонний сигнал, сопровождающий фонит.
Он остановился и прикурил, заслоняясь ладонями от ветра, потом повернулся к Розке.
– Ты, Розалия, сейчас наблюдала наведенные помехи. Потому как, если человек волнуется или там думает все время о чем-то, он, как я сказал, фонит… Знаешь, как карманники вычисляют, у кого особо крупная сумма денег при себе?
– А у него что там, деньги были? – интересуется Розка.
– Нет, так, контрабанда по мелочам… коньяк, чулки и презервативы… Ну, это не наша забота, пускай у ОБХСС голова болит.
– Вася, разве коньяк туда влезет?
– Ну, – бормочет Вася, – маленькая такая бутылочка. Очень маленькая. Ох, с огнем ведь играют, дураки!
* * *
– Что ж это ты, Елена Сергеевна, – укоризненно прогудел Лещинский, – нельзя ж так, через голову. Мне Маркин звонил, весь в мыле. Говорит, угрожала ты ему. И Маркина ты подвела, так получается.
– У меня с Маркиным свои отношения, Вилен Владимирович, – зловеще сказала Петрищенко в трубку, – нас связывает старая личная дружба.
– Ты бы аморалкой своей не размахивала.
– Господь с вами. Какая аморалка? Я ж говорю, личная дружба. Я, Вилен Владимирович, козлом отпущения быть не хочу.
– Козой, – машинально поправил Лещинский.
– Что? Ладно, пускай козой. Пускай, Вилен Владимирович, в министерстве решают, кто этим должен заниматься.
– Что-то ты слишком смелая стала, Елена. – Лещинский смолк, и Петрищенко представила, как он там, у себя в кабинете, барабанит пальцами по столу, размышляя, с чего бы она, Петрищенко, так осмелела, какой такой козырь в рукаве она, Петрищенко, прячет. Петрищенко и сама не знала, с чего это она так осмелела. Ее охватил сладкий ужас вседозволенности. Она словно неслась с головокружительной скоростью по тонкому льду, оставляя за спиной трещины, сквозь которые уже проступала темная вода.
– Я тебе, Елена Сергеевна, не препятствовал. Захотела привлечь этого этнографа ряженого, привлекла. Что, облажался этнограф ваш?
Крыть было нечем, и Петрищенко промолчала.
– Себе же яму роешь. Ладно. Полный отчет по ЧП мне на стол. Чтобы сегодня еще до обеда. Кстати, насчет обеда. В продовольственных вчера-позавчера давка зарегистрирована и драки. Несколько случаев. И все – в Приморском районе. Не ваш чудит, случаем?
– Так все что угодно на вендиго можно списать. Какой-нибудь дядя Вася ящик пива утащит, и что, вендиго виноват? Так и записываем: СЭС-2 недосмотрела. Очень удобно, да.
– Ладно, – обиделся Лещинский, – все. И чтобы отчет. И по всей форме.
И бросил трубку.
* * *
Кабинет показался неожиданно пустым. Во всей конторе пусто – не на кого злиться, некого винить. Даже Лещинский не звонил больше.
Она в задумчивости ходила по кабинету, грызя ноготь. Из порта, далеко-далеко сквозь заклеенное на зиму окно доносилось лязганье кранов. Краны были крохотные. Она вспомнила, что когда-то, давным-давно, купила Ляльке конструктор. Легкие алюминиевые рейки с дырочками, винтики, гайки какие-то… Надеялась, что Лялька будет инженером. Инженером легче. Технические науки сейчас не в моде, поэтому мальчиков в технических вузах гораздо больше, чем девочек..
Бедная Лялька.
Она села, придвинула бумагу, стала писать официальный отчет. Написала «опастность». Исправила. Белкиной такое доверять нельзя, надо самой перепечатать. И копию у себя оставить. Знаю я этого Лещинского.
Неожиданно захотелось есть. Она механически пошарила по ящикам стола, сначала у себя, потом у Белкиной. У Розки в столе нашлась «Анжелика в Новом Свете». На Розку похоже. У Катюши нашлись карамельки «Раковая шейка». Интересно, чем думают люди, когда выдумывают названия для конфет?
Вася боится есть Катюшины конфеты, надо же. А если сама угощает – берет. Все ее боятся, даже Розка боится, ничего не понимает, а боится. Это на уровне рефлекса.
Она подумала и взяла конфету. Она теперь большая и страшная. Розовая конфета с поперечными белыми полосочками. Обернулась на шорох.
Мальфар стоял в дверях, скучный, руки в карманах.
– Вы свободны, – сказала Петрищенко, не здороваясь. Почему-то у нее было острое чувство, словно ее обманули, как в детстве, даже горло перехватило. – Одним словом, извините за беспокойство, спасибо большое и все такое. Командировочное у вас где, я подпишу.
