Если бы она хотела сдаться Сметанкину, она бы поехала сразу к нему. А не болталась бы ночь на вокзале.
Вместо этого я позвонил своему папе.
Он долго не брал трубку (я уже начал беспокоиться), но потом весьма бодро сказал:
– Да?
– Папа, это я, – я повысил голос, так как он был глуховат, – у тебя все в порядке?
– Спасибо, что соизволил поинтересоваться, – папа был ядовит, как смертоносная мамба, – прекрасно. Я себя чувствую прекрасно!
– А... тебе ничего не надо? Мне заехать сегодня?
– Зачем? – скорбно сказал папа. – Зачем? Чем ты хочешь меня порадовать?
Порадовать его мне было нечем.
– Бросил женщину. С ребенком. Мне казалось, я тебя хорошо знаю. Я думал, ты тюфяк и ничтожество, но не подлец. А ты еще и подлец!
– С чего ты...
– Ходил несколько лет, обещал жениться. Мать приняла снотворное, еле откачали, это тебе наплевать... Но ты же еще к дочери приставал! Довел девочку до того, что она убежала из дома, спуталась с наркоманами!
– Погоди, – сказал я, – погоди. Это она тебе сказала, да?
– Светочка? Да. Хорошая девочка. А ты, мерзавец, если бы ты не был моим сыном...
Я понял, что напрягаю слух, на заднем плане был какой-то шум, что-то шло фоном.
– Что там у тебя, – голос пришлось тоже напрячь, – ремонт у соседей?
– Почему у соседей, – обиженно сказал папа, – это у меня ремонт.
Папа давно уже выкручивал руки ЖЭКу, поскольку сверху была протечка, на потолке в кухне образовалось большое пятно, похожее на Африку, а в ванной начала шелушиться краска на стене.
– Этот милый молодой человек, Сметанкин... Прислал рабочих и материалы. Сказал, что себе делал ремонт и не все израсходовал. Плитка, цемент, побелка.
– Папа, – сказал я, – ты слышал поговорку насчет бесплатного сыра?
– При чем тут сыр? Просто родственный мальчик. Он родителей рано потерял. Ему некого любить. Не о ком заботиться. Это тебе все на блюдечке подносили – и учебу, и образование, и семью.
– Если не о ком заботиться, почему он семью бросил?
– Это он семью бросил? Это ты семью бросил! Девочка плакала. Она тебя до сих пор папой называет. Несмотря ни на что. Теперь я понял, почему ты скрываешься на этой даче! Нашкодил и прячешься. Я дал ей твой адрес, дал! Чтобы тебе стыдно было ей в глаза смотреть, мерзавцу!
Дрель взвыла совсем уж нестерпимо, и я отключился.
Сметанкин делает ремонт у папы? Рабочих прислал?
Тех самых невидимок, которые работали у него?
Пальцы у меня тряслись, и я с трудом попадал в телефонные клавиши.
«Абонент не отвечает или временно недоступен», – сообщил автомат.
Специально отключил телефон, чтобы его нельзя было достать?
Что вообще происходит?
Стоп.
Предположим, мы с папой, в особенности бедный папа, ну и я тоже хорош, стали жертвой какой-то чудовищной аферы. Чем вообще этот Сметанкин занимается? Кто он такой? Как его на самом деле зовут?
Я не видел его документов – я вообще не спрашиваю у своих клиентов документы, зачем?
Кому принадлежит на самом деле та квартира, на которой он назначал мне встречи? У кого он ее отобрал? Как присвоил?
Я думал, он помешался на почве поисков родни, но что, если он нормален, как боа-констриктор? Просто с самого начала преследовал совсем другие цели? Что, если ему был нужен именно я? Или папа?
Проплатить заметку для газеты не так уж и сложно. Предположим, есть некая банда. Вот она выходит на одиноких, неустроенных людей. Втирается к ним в доверие.
Каким-то образом внушает им, что они родня, что происходит счастливое воссоединение семей. И бедные обманутые старики сами на блюдечке выносят им ключи от своих квартир. Единственное достояние, которое у них есть.
Нет, слишком сложно. Сначала вышли на меня, заказали работу. Потом, через меня – на папу. Слишком много случайностей, слишком много совпадений... Я же выдумал ему целое генеалогическое дерево. Каким образом на нем повис сморщенный фрукт Блинкиных?
А не свою ли собственную генеалогию я ему выдумал? Обрывки разговоров, подслушанных в детстве, этот Будда... Папа говорит, что его продали, когда у меня случился аппендицит. Значит, я должен его помнить, сколько мне тогда было? Три с половиной? Четыре? Он мог стоять на том столике, у окна, где сейчас стоит ваза, которую маме подарили в школе на юбилей.
Теперь мне начинало казаться, что он и впрямь там стоял.
Я вроде даже помню его равнодушную лунную улыбку. Я водил по ней пальцем – если я сейчас проведу пальцем по лицу сметанкинского Будды, я могу вспомнить!
Я купил у Жоры нашу фамильную реликвию. И отдал ее Сметанкину.
Самозванцу. Захватчику.
Но ведь это вещи, которые нельзя предусмотреть!
Или можно?
Я еще раз позвонил Сметанкину – с тем же результатом.
Чтобы папа переписал свою квартиру на Сметанкина, им надо устранить меня, нет? Я же прямой наследник. И эта самая Рогнеда... Зачем-то они ее ко мне подослали!
Я накинул куртку и, как был, в тренировочных и майке, выскочил в сад и побежал, мокрый пырей хлестал меня по ногам, по дороге я все пытался попасть в рукава куртки и никак не мог.
Только бы он был дома!
Сосед Леонид Ильич стоял на пороге, вид у него был удивленный. На переносице красная вмятина от очков, и он потирал ее пальцами, привычным жестом, словно все идет как надо.
– Добрый день, – сказал он и улыбнулся. Улыбка вышла немного беспомощная, как у всякого вынужденного приспосабливать свое зрение к дальнему плану.
– Добрый, – я перевел дух, – это слишком сильно сказано.
– Что, так и не помирились со своей девушкой?
– Это не моя девушка. Это авантюристка...
Он перестал улыбаться. Я подумал, что раньше был ему симпатичен, а теперь неприятен своей назойливостью или мужской нечистоплотностью.
– У вас невероятно насыщенная жизнь, я смотрю, – сказал он, – вы все время живете на грани трагедии. Ну, и?
– Я понимаю, это нелепо выглядит. Со стороны. Но я, собственно, потому и пришел. Леонид Ильич, послушайте. Если со мной что-нибудь случится...
– Да-да, – устало сказал он, – я слушаю. Вам угрожают, да? Что надо сделать? Сохранить какое-то послание?
А это идея. Если записать все, что произошло, все их интриги... Это будет выглядеть, как болезненный бред, но если и правда со мной что-то произойдет, нелепая, случайная на первый взгляд смерть, или если я пропаду, а потом, через какое-то время в канализационном люке...
