– В Берне?
– Ну да, в Берне. Транспорт, и вообще... Ты без обид, а? Это ж не то что на улицу.
– Я не могу жить с папой, – сказал я, – мне надо работать. В чем дело, Валька? Мы же договаривались.
– Мы договаривались, что ты присмотришь за дачей, пока других вариантов нет. – Голос Вальки стал жестче, он для себя решил, что я неблагодарная свинья, готовая укусить дающую руку. – А другие варианты появились.
Гребень волны с грохотом перекинулся за борт, и этот грохот слился с оглушительным ревом вокруг. Волна трепала меня, крутила и швыряла, я мысленно повторял: «Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой!»
Что я буду делать? Это же конец всему!
– Валька, – сказал я мерзким заискивающим голосом, – вот сколько они тебе обещают?
– А тебе какое дело? – сухо спросил он.
– Ну все-таки?
Он сказал. Мне показалось, он соврал. Завысил сумму. Ему было неловко, что он предал меня так дешево.
На всякий случай я спросил:
– За сезон или за месяц?
Он помялся, но честность взяла верх:
– За сезон.
Тогда ладно. Тогда еще ничего.
– Я буду платить столько же.
Там, далеко, в своей Женеве, Валька молчал.
Потом сказал:
– Неудобно как-то. Со своих брать.
– Свои лучше, чем чужие. – Я оглядел книги на полках, камин, прекрасную зеленую лампу... – Ты ж меня знаешь. А тут неизвестно кто...
– Вообще-то известно кто, – пробурчал Валька.
– Валька, – сказал я, – не морочь голову. Я тебе на этой неделе заплачу. Вперед. На твой счет положу, хочешь? Или через «Вестерн Юнион»?
Я старался не оставлять ему путей к отступлению, теперь, если он мне откажет, он сам себя почувствует последней сволочью.
– До конца месяца сможешь?
– Да, – сказал я, – смогу.
* * *
Он стоял у калитки.
Еще бы. Он знал мой адрес.
Я сказал:
– Послушайте, ну что вам надо? У меня сейчас есть работа. Заказ. Я не могу работать над двумя заказами сразу. И вообще...
Он сказал:
– Можно все-таки войти?
Серебристая «Мазда» стояла у ворот, в сумерках она казалась полупрозрачной.
Я посторонился.
Он пошел по дорожке, мне оставалось только идти за ним, уставясь в его крепкий затылок. Интересно, а у меня-то какой затылок? В двух зеркалах, поставленных напротив друг друга, можно увидеть свою спину, в парикмахерской, например... Смотришь на себя в непривычном ракурсе и сразу понимаешь, что ты чужой себе человек.
– Декорация, – сказал он, оглядывая комнату, – для лохов.
– Я тут живу.
– Значит, живете внутри декорации.
Чаю я ему не предложил. Даже сесть не предложил. Это и не понадобилось. Он уселся в кресло, сложил руки на коленях и молча посмотрел на меня.
Я тоже молчал. Молчание висело в комнате как целая тонна стекла.
Наконец я не выдержал.
– Это вы устроили. Натравили на меня Ковальчуков.
– О чем это вы? – очень натурально удивился он.
– Почему не обратились ко мне обычным, стандартным образом? По рекомендации, как все. Почему устроили этот цирк?
– Мне хотелось посмотреть на вас, – он пожал плечами, – познакомиться поближе. Чтобы в непривычной обстановке. Это помогает.
– Познакомились?
– Да. Потому что у меня были сомнения. Годитесь ли вы для этой работы.
– А теперь сомнений нет?
Он вздохнул.
– Я ведь все про вас знаю, Семен Александрович. Навел справки. Пробил по своим каналам. Никаких высших литературных курсов в Москве вы не кончали, сценариев для любимого народом сериала «Не родись красивой» не писали, хотя ваши клиенты почему-то так думают. А были вы в это время совсем в другом месте... Но, знаете, все это выяснить было трудновато. Ни один из тех, кто пользовался вашими услугами, о вас ничего не хотел говорить. Ни один.
Я услышал тихое шуршание, топот сотен маленьких ножек... Опять дождь?
– А как вы вообще на меня вышли? Откуда узнали?
– Случайно. Одна женщина рассказала. Ее муж что-то читал и спрятал, как только она вошла. Она думала, это что-то, ну, какое-то особенно жесткое порно.
Одна женщина. Понятно. Наверняка любовница. Иначе бы не рассказала.
Я на всякий случай сказал:
– Я с порнографией не работаю. Только с эротикой. Иногда.
– Я понял. Кстати, что такое бээсдээм?
– Бэдээсэм? Садо-мазо. Всякие игры. Такого рода. По обоюдному согласию. Только... Я никогда не пишу одну только эротику. Как составляющую сюжета, да.
Ну вот, например, он только что разделался со злодеем, который хотел уничтожить мир. Входит в секретную комнату – из кабинета злодея, там такая дубовая стенная панель, и вот она отъезжает в сторону. И он видит, его бывшая возлюбленная, прекрасная шпионка, которая его предала, рыжеволосая красавица, стоит, прикованная к стене. Он, конечно, подходит и дает ей пощечину. Она плачет и говорит, что ее шантажировали, угрожали, и он обнимает ее и чувствует, что теряет над собой контроль. И вот, значит, руки у нее в кандалах, и она, значит, вот так стоит, и тогда...
Или наоборот, он прикован к пыточному креслу. Красивая женщина, вся в черной коже, она принадлежит к секретной фашистской организации, которая хочет погубить мир. И она берет ланцет и проводит ему по груди, вспарывая гидрокостюм, в котором он проник в секретное злодейское убежище. Эластичная ткань расползается, открывая его мускулистую грудь... и красная полоса, которую оставил ланцет, набухает каплями крови. И тут она...
Я вздрогнул и пришел в себя.
– Она в конце концов добралась до этой книжки. Как вы думаете, что это было? «Властелин колец». В переплете, все как надо. Только он немножко отличался от оригинала. Там был еще один персонаж. И когда она начала читать, она его узнала. Представляете? Ее муж путешествовал с хоббитами. Как идиот.
Верно, это был большой заказ. Я работал по Муравьеву и Кистяковскому, клиент был повернут именно на этом переводе. Шпарил наизусть, страницами. Зарница всенощной зари... за дальними морями... надеждой вечною гори... над нашими горами. Очень красиво!
– Да, – согласился я, – он путешествовал с хоббитами и беседовал с эльфами, и побывал на советах мудрецов и властителей. Он видел снег Карадраса и мрак Казад-Дума...
– Вот я и стал наводить справки. И это оказалось гораздо труднее, чем я думал.
Еще бы. Если бы они выдали меня, они бы выдали и себя. Тем самым. Свои тайные желания, свои мечты... свой позор.
