Ян устало положил голову на спинку кресла и закрыл глаза, но
спать он не мог, хотя знал, что уже три часа ночи. С некоторых пор он перестал
спать по ночам, за исключением тех дней, когда напивался до полусмерти или
изматывал себя тяжелой физической работой. Но даже тогда он лежал без сна и
тосковал по ней, зная, что она тоже не спит и думает о нем.
Слабая улыбка тронула его губы, когда он вспомнил, какой
трогательной, прекрасной и юной она казалась, когда заняла свидетельское место
в палате лордов, и как логично объяснила, что же на самом деле случилось, а
когда ее объяснения не были приняты, прикинулась глупенькой простушкой. Только
Элизабет могла осмелиться выступить в палате лордов, и когда ей не удалось
убедить их посредством логики, она изменила тактику и победила их, использовав
их же собственные глупость и самомнение. Если бы он не был так зол на нее в тот
день и не чувствовал себя преданным, он встал бы в полный рост и зааплодировал
ей!
Точно такой же тактикой она воспользовалась в тот вечер,
когда его обвинили в шулерстве. Когда ей не удалось отговорить Эверли от дуэли
на том основании, что игра была честной, она накинулась на несчастного юношу,
обвиняя его в нарушении обещания быть ее кавалером на завтрашней прогулке.
Он сам обвинил ее в том, что она выступила в палате лордов
из эгоистических побуждений, опасаясь остаться без средств к существованию, но
он знал, что это не так. Она думала, что пришла спасти его от петли.
Когда его ярость и боль немного улеглись, Ян заново
переосмыслил ее разговор с Вордсвортом в день их свадьбы и попытался поставить
себя на ее место. Он любил ее, и если бы его собственный детектив высказал
тогда какие – либо предположения, порочащие Элизабет, – даже самые ужасные
предположения, – он все равно не отказался бы от нее и женился.
Если она не любила его, то могла стать его женой только по
одной причине: чтобы спасти Хэвенхёрст. Но чтобы поверить в это, Яну пришлось
бы сначала поверить в то, что каждое ее слово, каждый поцелуй были сплошным
притворством, а этого он никак не мог сделать. Он уже не доверял своему сердцу,
но на свой интеллект пока еще полагался.
А его интеллект говорил ему, что из всех женщин мира ни одна
не подходила ему так идеально, как Элизабет.
Только Элизабет могла быть настолько храброй, чтобы
встретиться с ним сразу после оправдания и после того, как он обидел и унизил
ее, сказать ему, что их воссоединение – вопрос времени и что в этом
противостоянии он наконец проиграет.
«И когда ты больше не сможешь этого выносить, – невыразимо
нежным голосом сказала она, – ты придешь ко мне. А я буду тебя ждать. Я заплачу
в твоих объятиях и попрошу у тебя прощения за все, что сделала, а ты поможешь
мне найти способ простить себя…»
Чертовски трудно признать свое поражение, с тяжелым вздохом
подумал Ян, когда ты даже не знаешь, где найти победителя.
Через пять часов Ян проснулся все в том же кресле и
прищурился от света, пробивающегося сквозь портьеры. Потерев занемевшие руки и
плечи, он поднялся наверх, выкупался, побрился и снова сошел вниз, чтобы
забыться, уйдя с головой в работу, которая стала его единственным спасением
после исчезновения Элизабет.
В середине утра, когда он уже наполовину просмотрел толстую
пачку корреспонденции, вошел дворецкий и вручил ему конверт с письмом от
Александры
Таунсенд. Ян вскрыл конверт, и из него выпало банковское
извещение, но он сперва прочитал коротенькую записку Александры. "Это от
Элизабет, – писала
Алекс. – Она продала Хэвенхёрст". Ян вскочил на ноги и
дочитал: «Мне поручено передать вам, что здесь полная стоимость, включая
проценты, изумрудного гарнитура, который она продала и который, по ее глубокому
убеждению, является исключительно вашей собственностью».
Ян подобрал банковское извещение, к которому был приложен
маленький листок бумаги. На нем Элизабет собственноручно изложила, откуда
взялась указанная сумма, в которую входила не только стоимость самих изумрудов,
но также проценты, набежавшие с того момента, как она продала гарнитур, и до
того момента, как внесла деньги на его счет в банке.
Слезы защипали ему глаза, но плечи затряслись от беззвучного
смеха –
Элизабет заплатила ему на полпроцента меньше обще принятого.
Через полчаса Ян стоял в холле дома Таунсендов и просил
дворецкого доложить о нем Александре. Его проводили в гостиную, где вскоре
появилась
Александра.
– Мне было интересно, придете ли вы сюда после этой записки,
– ядовито сказала она, сердито сверкая голубыми глазами. – Вы имеете
какое-нибудь представление, что для нее значит… значил Хэверхёрст?
– Я верну его ей, – пообещал Ян с мрачной улыбкой. – Где
она?
Нежность в его глазах и голосе заставила Александру раскрыть
рот.
– Где она? – повторил он со спокойной настойчивостью.
– Я не могу вам сказать, – с ноткой сожаления ответила
Алекс. – Вы сами знаете, что не могу. Я дала слово.
– Интересно, имеет ли смысл просить Джордана повлиять на
вас, – ровным тоном предположил Ян.
– Боюсь, что нет, – ответила Александра. Она ожидала, что он
все-таки попытается уговорить ее, но вместо этого его красивое лицо осветилось
улыбкой.
И когда он заговорил, его голос был очень мягким.
– Знаете, вы очень похожи на Элизабет. Вы чем-то напоминаете
мне ее.
Все еще не до конца поверив в столь чудесное превращение,
Алекс надменно ответила:
– Надеюсь, это был комплимент, милорд.
– Во всяком случае, я считаю свое высказывание таковым, – с
усмешкой ответил он.
Ян направился к выходу, но остановился при виде Джордана,
который входил в комнату с понимающей улыбкой на лице.
– Если ты выслеживаешь свою жену, Ян, не советую тебе искать
в моей жене сходства с ней.
Когда неожиданный гость ушел, Джордан спросил Алекс:
– Ты напишешь Элизабет, что он приходил искать ее? Алекс
хотела кивнуть, потом заколебалась.
– Н-не знаю. Я только напишу, что он спрашивал, где она, –
ведь это все, что он хотел.
– Он поедет к ней, как только вычислит ее местонахождение. –
Возможно.
– Ты все еще не доверяешь ему, да? – спросил Джордан с
удивленной улыбкой.
– После сегодняшнего визита до некоторой степени доверяю… но
не настолько, чтобы доверить ему сердце Элизабет. Он ужасно обидел ее, и я не
собираюсь внушать ей пустых надежд, чтобы потом ей не стало еще больнее.
