– Вы недавно в городе, – мягко сказал лорд Ховард, – и,
надеюсь, не обидитесь на меня, если я скажу, что ваш поступок – я имею в виду
вмешательство в чисто мужское дело – сильно повредит вам в глазах света.
– Я знаю, – со вздохом призналась Элизабет. – По крайней
мере теперь. В тот момент мне некогда было об этом подумать.
– Мой кузен – человек умный и понимающий, – так же мягко
продолжил лорд Ховард, – и я постараюсь, чтобы он услышал об этом сначала от
меня, а уж потом от других. А в том, что ему будет что послушать, я не
сомневаюсь. Весть об этом разнесется в мгновение ока.
Как только танец закончился, Элизабет извинилась и прошла в
дамскую комнату, чтобы получить хоть минутку отдыха. К несчастью, там были и
другие женщины: они уже обсуждали инцидент за карточным столом. Она бы с
радостью пропустила ужин, который должен был начаться в полночь, и удалилась к
себе в спальню, но чувство здравого смысла подсказывало ей, что струсить –
самое худшее, что она может сейчас сделать. Не имея другого выбора, Элизабет
повесила на лицо безмятежную улыбку и вышла на террасу.
Бледный лунный свет падал на ступеньки террасы и освещенный
фонариками сад, и, обретя наконец уединение и блаженный отдых, Элизабет была
уже не в силах от него отказаться и побрела по дорожкам сада, рассеянно кивая
встречным парам. На границе сада она остановилась, потом пошла направо, к
увитой зеленью беседке. Голоса замерли в отдалении, сюда доносились только
звуки музыки. Она постояла так несколько минут, когда позади нее раздался
низкий бархатный голос:
– Потанцуйте со мной, Элизабет.
Напуганная бесшумным появлением Яна, Элизабет быстро
обернулась и посмотрела на него, рука ее машинально поднялась к горлу. Она-то
думала, что он был недоволен ее поведением в карточной комнате, но выражение
его лица было грустным и нежным. Льющаяся мелодия вальса подхватила ее, он
раскрыл ей объятия.
– Потанцуйте со мной, – повторил он охрипшим голосом.
Чувствуя себя как во сне, Элизабет вступила в кольцо его рук. Его правая рука
скользнула вокруг ее талии и привлекла девушку к сильному высокому телу. Левая
рука захватила ее руку, и она вдруг осознала, что уже тихо кружится в вальсе в
объятиях этого мужчины, который танцевал с расслабленной грацией человека, для
которого танец естествен, как дыхание.
Элизабет положила руку ему на плечо, стараясь не думать о
том, что его правая рука, стальным обручем охватившая ее талию, прижимает ее
гораздо ближе, чем принято. Ей следовало испытывать ужас и подавленность, тем
более что вокруг была кромешная тьма, но вместо этого она почему-то чувствовала
себя спокойной и защищенной. Однако через какое-то время она стала испытывать
неловкость от затянувшегося молчания и решила, что полагается завязать беседу.
– Я думала, вы рассердились на меня за вмешательство, –
сказала она ему в плечо.
В его голосе прозвучала улыбка.
– Я не был рассержен. Скорее поражен.
– Понимаете, я не могла допустить, чтобы вас назвали
шулером, прекрасно зная, что это не так.
– Думаю, меня называли и похуже, – мягко сказал он, – в том
числе и ваш вспыльчивый юный друг Эверли.
Элизабет попыталась представить, что же может быть хуже
обвинения в шулерстве, но хорошие манеры не позволили ей задать этот вопрос.
Она подняла голову и, подозрительно заглянув ему в глаза, спросила:
– Ведь вы не станете стреляться с лордом Эверли, правда?
– Надеюсь, я не настолько неблагодарен, – поддразнил он ее,
сверкнув зубами в усмешке, – чтобы испортить все ваши труды в карточной
комнате. И кроме того, думаю, с моей стороны будет крайне невежливо убить его –
ведь вы ясно дали понять, что он обязался сопровождать вас на завтрашней
прогулке.
Элизабет рассмеялась и порозовела от смущения.
– Я знаю, что вела себя как последняя дура, просто это было
первое, что пришло мне в голову, а времени на раздумье у меня не было. Видите
ли, у меня есть брат, и он тоже очень вспыльчив. Так вот, я заметила, что,
когда он рассердится, никакими доводами его не образумить. Но если я начинаю
дразнить его или пробую к нему подластиться, он гораздо быстрее приходит в
себя.
– У меня есть очень сильные опасения, что Эверли не будет
сопровождать вас завтра на прогулке.
– Неужели он мог так разозлиться на меня за то, что я
вмешалась в ваш спор?
– Я почти уверен, что к настоящему моменту он уже успел
растолкать своего камердинера и приказал ему укладывать вещи. После того, что
случилось, он не останется здесь, Элизабет. Боюсь, что своими стараниями спасти
ему жизнь вы только унизили его, а я, отказавшись от дуэли, только подлил масла
в огонь.
Элизабет прикрыла глаза, и он сделал попытку ее утешить:
– Как бы он ни был унижен, все равно лучше быть живым, чем
удовлетворить свою гордость и умереть.
Вот, подумала Элизабет, чем отличается прирожденный
джентльмен, такой, как лорд Эверли, например, от человека, едва допущенного в
общество: для истинного джентльмена честь превыше жизни. Именно об этом ей
всегда говорил Роберт, любивший указывать сестре на классовые различия.
– Вы не согласны?
Слишком погруженная в свои мысли, чтобы осознать, как могут
быть восприняты ее слова, Элизабет кивнула и сказала:
– Лорд Эверли – джентльмен и дворянин, а потому скорее
предпочтет смерть бесчестью.
– Лорд Эверли, – спокойно возразил Торнтон, – дурак. Он
слишком молод и безрассуден, если готов рисковать своей жизнью из-за карточной
ссоры. Жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за такую малость. Когда-нибудь он
скажет мне спасибо за мой отказ.
– А как же кодекс чести джентльмена?
– В том, чтобы умереть ради какого-то спора, нет никакой
чести. Повторяю: человеческая жизнь слишком дорога для этого. Ее можно отдать за
дело, в которое веришь, или за дорогих тебе людей. Любая другая причина не
более чем глупость.
– А если бы я не вмешалась, вы приняли бы его вызов?
– Нет.
– Нет? – она не могла скрыть своего изумления. – Вы хотите
сказать, что позволили бы ему назвать себя карточным шулером и не пошевелили бы
и пальцем, чтобы защитить свое доброе имя и честь?
– Я не считаю, что моя честь была под угрозой, но даже если
и так, я не понимаю, как убийство этого юноши могло бы восстановить ее. Что же
касается моего доброго имени, то оно также не единожды подвергалось сомнению.
– Но в таком случае, почему герцог Хаммондский оказывает вам
поддержку в обществе и так явно продемонстрировал это сегодня вечером?
