В это утро она мучилась, как никогда: мешала тупая боль в
голове и смутное ощущение, что случилась какая-то неприятность.
Все еще пребывая в промежуточном состоянии между
бодрствованием и сном, Элизабет сняла с чайника вышитую салфетку и наполнила
шоколадом тонкую фарфоровую чашку. И только тут она вспомнила: сегодня этот
темноволосый загорелый мужчина будет ждать ее в домике лесника. Он будет ждать
ровно час, а потом уйдет – потому что Элизабет там не появится. Но она не может
прийти туда. Просто не может!
Неверными руками она взяла чашку с блюдца и поднесла ко рту.
Из-за ободка чашки она увидела ворвавшуюся в комнату встревоженную Берту.
Увидев сидящую в постели Элизабет, она облегченно заулыбалась.
– О-о, ну слава Богу. Я уж боялась, что вы заболели.
– Почему? – спросила Элизабет и снова поднесла чашку к
губам.
– Да потому что я не могла разбудить… Сделав глоток, Элизабет
с удивлением обнаружила, что шоколад совершенно ледяной.
– Сколько времени? – медленно спросила она, начиная
подозревать неладное.
– Уже почти одиннадцать.
– Одиннадцать! Ведь я же сказала тебе разбудить меня в
восемь! Как ты могла так меня подвести?
Девушка начала лихорадочно искать выход из создавшегося
положения. Если быстро одеться, может быть, еще удастся догнать остальных. Или…
– Я пыталась вас разбудить, – воскликнула Берта, обиженная
резким тоном Элизабет, – но вы не хотели просыпаться.
– Я всегда не хочу просыпаться, Берта, ты знаешь это!
– Но сегодня вы вели себя хуже, чем обычно. Вы говорили, что
у вас болит голова.
– Я всегда говорю что-нибудь подобное. Когда я сплю, то не
отвечаю за свои слова. Я могу сказать тебе что угодно, лишь бы выторговать еще
несколько минут. Я всегда так себя веду, и тем не менее ты как-то умудряешься
меня разбудить!
– Но вы говорили, – продолжала оправдываться Берта, нервно
теребя свой фартук, – что, поскольку ночью лил дождь, Прогулку в деревню
наверняка отменят, поэтому нет никакого смысла вставать в такую рань.
– Ради Бога, Берта! – закричала Элизабет, откидывая простыни
и вскакивая с кровати с такой энергией, какой еще ни разу не проявляла после
столь короткого периода бодрствования.
– Как-то раз я сказала тебе, что умираю от дифтерии, только
бы ты оставила меня в покое, и это ничуть на тебя не подействовало!
– В тот раз, – сказала Берта, позвонив, чтобы принесли
горячую воду для мытья, – вы не были так бледны, и лоб у вас не был таким
горячим. И в тот раз вы не свалились в кровать, словно вас ноги не держат, в
половине первого ночи, когда бал был еще в самом разгаре!
Раскаиваясь в своей резкости, Элизабет села на кровать и
извинилась.
– Ты не виновата, что я сплю, как медведь во время зимней
спячки. К тому же, если они действительно не поехали в деревню, не важно, что я
проспала.
Она попыталась было приспособиться к мысли, что ей придется
провести весь день в одном доме с человеком, от взгляда которого, брошенного
вскользь через комнату, полную людей, у нее начинало колотиться сердце, как
вдруг услышала голос Берты:
– Да нет, они поехали в деревню. Дождя-то, собственно, и не
было – так, один шум.
На мгновение закрыв глаза, Элизабет издала глубокий вздох.
Уже одиннадцать, и это значит, что Ян начал свое бесполезное ожидание в домике
лесника.
– Очень хорошо, тогда я тоже поеду в деревню и перехвачу их
где-нибудь по дороге. Теперь уже нет смысла торопиться, – суховато бросила она,
увидев, как Берта со всех ног кинулась к двери, чтобы Принять у вошедшей
горничной ведра с горячей водой.
Была уже половина двенадцатого, когда Элизабет в нарядном
платье персикового цвета спустилась вниз. Волосы были убраны под шляпку с
загнутым над правым ухом пером, руки до запястий закрывали перчатки для
верховой езды. Из игорной комнаты до нее донеслись мужские голоса, свидетельствовавшие
о том, что не все гости предпочли прогулку в деревню. Элизабет умерила шаг,
размышляя, не заглянуть ли ей в комнату, чтобы посмотреть, вернулся Ян Торнтон
или его еще нет. Но она быстро пришла к убеждению, что он наверняка уже здесь,
и, не желая видеть его, быстро пошла в противоположном направлении и вышла из
дома через парадную дверь.
Ей пришлось немного задержаться в конюшне и подождать, пока
конюхи оседлают лошадь. Вопреки здравому смыслу, сердце ее глухо отбивало
убегающие минуты и терзалось от мысли, что Ян в это время одиноко сидит в
домике лесника и ждет женщину, которая не придет.
– Вы, наверное, тоже хотели бы взять с собой грума, миледи?
– спросил старший конюх. – А у нас ни одного и нет – все отправились вместе с
этими, которые поехали на целый день в деревню. Правда, через час, а то и
меньше, кто-нибудь вернется, так что, если хотите, можете подождать. А коли не
хотите, так на дороге и так безопасно, ничего дурного с вами не случится. Ее
светлость тоже всегда ездит в деревню одна.
Сейчас Элизабет больше всего на свете хотелось мчаться во
весь опор по сельской дороге, и она вовсе не нуждалась в чьем-либо
сопровождении.
– Я поеду одна. – Элизабет дружелюбно улыбнулась, вспомнив
своего конюха в Хэвенхёрсте. – Мы проезжали через деревню, когда добирались
сюда – она милях в пяти отсюда по главной дороге, верно?
– Точно, миледи.
Огненная вспышка молнии пронзила бледное небо, и Элизабет
вскинула на него обеспокоенный взгляд. Она все равно не останется здесь, как бы
ни была неприятна перспектива быть застигнутой грозой под открытым небом.
– Не думаю, что дождь соберется до вечера, – сказал конюх,
заметив ее колебания. – В это время года у нас тут все время бывают зарницы. Да
вот хотя бы сегодня ночью – всю ночь сверкало, и хоть бы одна капля упала.
В большем ободрении Элизабет не нуждалась.
Первые тяжелые капли дождя упали на землю, когда она была
примерно в миле от дома.
– Чудесно, – сказала Элизабет, натянув поводья и внимательно
изучая небо. Затем вонзила пятки в бока лошади и послала ее вскачь в сторону
деревни. Несколько минут спустя Элизабет заметила, что ветер, который до сих
пор только тихо вздыхал, перебирая листву, начал со стонами гнуть ветки, и в
воздухе стремительно холодало. Редкие капли дождя перешли в ливень. К тому
времени, как Элизабет увидела ответвляющуюся от главной дороги тропинку,
ведущую в лес, ее одежда уже наполовину промокла. Чтобы хоть как-то укрыться от
дождя, она свернула с дороги на тропинку.
По крайней мере деревья могут послужить ей зонтиком, пусть и
довольно дырявым.
