– Я предполагаю, что ее родственники вспомнили, как я был
увлечен ею два года назад, и предложили ей снова меня окрутить.
– А как ты думаешь, это как-нибудь связано с желанием
старого герцога сделать тебя, родного внука, своим наследником? – Джейк ждал
ответа, но Ян углубился в чтение документов и не ответил. Сделав вывод, что
рассчитывать на дальнейшие признания бесполезно, Джейк взял свечу, подхватил
одеяла и отправился ночевать в сарай. В дверях он задержался, вдруг осененный
новой мыслью.
– А ведь она сказала, что не посылала тебе никакой записки о
встрече в оранжерее.
– Она лгунья и к тому же великолепная актриса, – ледяным
тоном ответил Ян, не отрывая взгляда от бумаг. – Завтра я подумаю, как поскорее
избавиться от нее.
Что-то в лице Яна заставило Джейка спросить:
– К чему такая спешка? Ты боишься снова поддаться ее чарам?
– Едва ли.
– Тогда ты, должно быть, сделан из камня, – поддразнил
Джейк. – Эта девушка так красива, что соблазнит любого мужчину, который
пробудет с ней хотя бы час, не исключая и меня, а ты знаешь, что я не очень-то
бегаю за юбками. – о таком случае остерегайся оставаться с ней наедине, – мягко
ответил Ян.
– Да я, честно говоря, не имел бы ничего против, – засмеялся
Джейк, покидая комнату.
Тем временем Элизабет в своей спальне, которая находилась в
самом дальнем конце коридора, за кухней, устало стянула с себя одежду,
забралась в постель и мгновенно провалилась в глубокий сон.
В спальне, расположенной над комнатой, где разговаривали
мужчины, Люсинда Трокмортон-Джонс готовилась ко сну более тщательно. То, что
она протряслась весь день на телеге с сеном, потом была выставлена из грязного
коттеджа под дождь, где ей пришлось опасаться нападения хищных зверей, и под
конец грубо отправлена спать без маковой росинки во рту, Люсинда не считала
достаточным основанием для жалости к себе и не собиралась нарушать обычного
распорядка отхода ко сну. Стянув с себя черное бомбазиновое платье, она вынула
шпильки из волос, затем ровно сто раз медленно провела по ним гребнем, затем
аккуратно заплела их в косы и спрятала под белый ночной чепчик.
Однако два обстоятельства настолько вывели Люсинду из
душевного равновесия, что, забравшись в постель и укрывшись колючим одеялом,
заснуть она не смогла. Во-первых, в этой убогой спальне не было таза с
кувшином, вследствие чего она лишилась привычных водных процедур перед сном. А
во-вторых, кровать, на которую она уложила свое костлявое тело, была страшно
жесткой и вся в буграх.
Поэтому к тому Времени, как мужчины внизу начали
разговаривать, Люсинда все еще не спала, и их голоса доносились до нее тихо, но
довольно отчетливо. И так уж вышло, что она невольно подслушала их разговор.
Вообще-то Люсинда Трокмортон-Джонс подслушивала все пятьдесят шесть лет, что
жила на свете, но это не мешало ей сурово осуждать других людей, которые
занимались тем же самым. Об этом знали все слуги в домах, где она жила. Если
она заставала его или ее за подслушиванием у дверей или подглядыванием в замочную
скважину, то тут же безжалостно выдавала преступника хозяину, независимо от
того, какую должность занимал провинившийся.
Однако в данном случае Люсинда не считала, что опустилась до
подслушивания. Она просто слышала.
Люсинда внимательно прислушивалась к каждому слову Яна,
мысленно взвешивая их правдивость. Несмотря на муки, причиняемые неудобным
жестким ложем, она лежала совершенно спокойно. Глаза ее были закрыты, мягкие
белые руки скрещены на плоской груди. Она не вертелась и не копалась в одеялах,
не вздыхала и не таращилась в потолок, как делал бы любой другой на ее месте.
Она лежала так тихо, что если бы кто-нибудь заглянул в комнату и увидел ее
неподвижную фигуру, освещенную слабым лунным светом, он удивился бы, не
обнаружив в руках у нее распятия и зажженной свечи в ногах.
Однако это впечатление было обманчивым и нисколько не
отражало активной деятельности ее мозга, который энергично размышлял над
полученной информацией. Люсинда проявила поистине научный подход к этому делу и
после тщательного анализа всего услышанного стала прикидывать, что можно
предпринять при сложившихся обстоятельствах. Она знала, что Ян Торнтон мог и
солгать Джейку Уайли, что был влюблен в Элизабет и даже хотел на ней жениться.
Он мог сказать это лишь ради того, чтобы представить себя в более выгодном
свете. Роберт Кэмерон считал Торнтона бессовестным охотником за приданым,
беспринципным соблазнителем и говорил, будто тот сам признался ему, что
обольщал Элизабет просто из спортивного интереса. Однако в данном конкретном случае
Люсинда была склонна думать, что Роберт тоже солгал, желая оправдать свое
постыдное поведение на дуэли. И кроме того, хотя Роберт и проявлял братскую
заботу по отношению к Элизабет, его исчезновение из Англии доказывало, что он
трус.
Более часа Люсинда пролежала без сна, сортируя факты по
степени их правдивости. Единственный факт, который она безоговорочно приняла на
веру, это прямое родство Яна Торнтона с герцогом Стэнхоупом. В отличие от
других людей, с менее развитой интуицией, она ни на секунду не усомнилась в
том, что это правда. Как говорят некоторые умные люди, мошенник может выдать
себя за джентльмена другому джентльмену где-нибудь в клубе. Но ему не стоит
показываться в доме у джентльмена, потому что любой дворецкий с первого взгляда
распознает в нем мошенника.
Такой же способностью обладают и опытные дуэньи, в
обязанности которых входит ограждение их воспитанниц от мошенников и
самозванцев. Но кроме интуиции, Люсинда располагала также и некоторыми
сведениями. Дело в том, что в начале своей карьеры она служила компаньонкой у
племянницы герцога Стэнхоупа, и потому ей было достаточно одного взгляда, чтобы
заметить поразительное сходство Яна Торнтона с герцогом. Сопоставив его возраст
и то, что она слышала о разрыве маркиза Кенсингтонского с семьей из-за женитьбы
на простой шотландской девушке, Люсинда за тридцать секунд утвердилась во
мнении, что Ян Торнтон и есть внук старого герцога. Единственное, чего она не
знала, так это является ли он законным внуком, поскольку не располагала
сведениями о времени его зачатия – до или после заключения брака между
родителями. Но раз, по слухам, Стэнхоуп собирается сделать Яна Торнтона своим
наследником, то, видимо, вопрос об отцовстве является бесспорным.
Располагая всеми этими данными, Люсинда стала размышлять,
выгадает ли что – либо Элизабет, выйдя замуж за будущего пэра, человека,
который в один прекрасный день будет носить титул герцога – самый высокий
дворянский титул в королевстве. Поскольку выгоды этого брака были очевидны,
Люсинда ответила себе на этот вопрос положительно.
Следующий вопрос, который она себе задала, представлял
несколько большую трудность. Дело в том, что при теперешнем положении вещей она
была единственной, кто желал этого брака. Кроме того, против нее работало
время. Если только она не ошибается, а Люсинда никогда не ошибалась в подобных
вопросах, то Ян Торнтон вскоре будет самым завидным женихом в Европе. Люсинда,
хотя и жила затворницей в Хэвенхёрсте, связи с остальным миром не теряла. Она
регулярно переписывалась с двумя другими дуэньями, которые жили за границей. И
в своих письмах они частенько упоминали имя Торнтона в связи с различными
светскими мероприятиями. И популярность молодого человека, которая начала
стремительно расти с тех пор, как стало известно о его богатстве, возрастет
стократ, когда он получит титул своего отца и будет называться маркизом
Кенсингтонским. Титул принадлежал ему по праву, и, принимая во внимание те
горести, которые он причинил ее воспитаннице, Люсинда считала, что Торнтон
просто обязан подарить Элизабет корону и обручальное кольцо, не откладывая это
дело в долгий ящик.
