– Значит, у нас нет причин относиться друг к другу плохо,
правда? – она лукаво улыбнулась ему. – Боже милостивый, да если бы каждый флирт
заканчивался враждой, в свете все давно перестали бы даже разговаривать друг с
другом!
Элизабет сумела поставить его в такое положение, что ему
оставалось либо согласиться с ней, либо признать, что она значила для него
больше, чем «небольшое приключение», и Ян понял это. Он понимал, что эта
девушка обвела его вокруг пальца, однако его позабавило, как ловко она построила
логическую цепочку, чтобы вынудить его согласиться с ней.
– Флирт обычно не заканчивается дуэлью, – мягко напомнил он
ей.
– Я знаю, и я ужасно сожалею, что мой брат стрелял в вас.
Ян просто не смог устоять перед умоляющим взглядом ее
огромных зеленых глаз.
– Забудьте, – сказал он с усталым вздохом, готовый
согласиться на все, о чем она попросит. – Оставайтесь на семь дней. Подавив
желание закружиться от радости, Элизабет с улыбкой заглянула ему в глаза.
– Тогда, может быть, заключим перемирие на этот срок?
– С одним условием.
– С каким?
Его брови насмешливо приподнялись.
– Если вы сумеете приготовить приличный завтрак.
– Давайте вернемся в дом и посмотрим, что у нас есть. Войдя
в дом, Элизабет долго смотрела на яйца, хлеб, сыр и плиту.
– Сейчас что-нибудь соорудим, – пообещала она с улыбкой,
которая выдавала ее неуверенность.
– Вы уверены, что справитесь с этой задачей? – спросил Ян.
Элизабет ответила такой ослепительной улыбкой, что он почти поверил, что она
умеет готовить.
– Я справлюсь, вот увидите, – храбро сказала она, повязывая
вокруг талии широкое полотенце.
Она так задорно посмотрела на него, что он отвернулся, чтобы
не улыбнуться ей в ответ. Девушка была решительно настроена добиться успеха, и
он не собирался лишать ее этой веры.
– Не сомневаюсь, – сказал Ян и вышел, оставив ее у плиты
одну.
Прошел час. Элизабет, с выступившими на лбу каплями пота,
схватила кастрюлю, обожгла руку, потом догадалась обернуть вокруг ручки
полотенце и таким образом снять кастрюлю с плиты. Затем разложила на большом
деревянном блюде ветчину и стала размышлять, что делать с плоским темным куском
длиной в десять дюймов. Она точно помнила, что положила на противень четыре
кусочка печенья. Наконец она решила не ломать печенье на неровные куски и,
аккуратно положив его в центр блюда с ветчиной, отнесла к столу, где уже сидел
Ян в ожидании завтрака. Вернувшись к плите, она попыталась отодрать от дна
сковороды яичницу, но та никак не поддавалась, поэтому Элизабет поставила ее на
стол прямо в сковороде.
– Я… я подумала, может быть, вы сами положите себе, сколько
захочется, – церемонно сказала она, пытаясь не выдать своего ужаса перед тем,
что она приготовила.
– Конечно, – Ян с готовностью поддержал ее светский тон. –
Что у нас здесь? – осведомился он, взглянув на сковороду. Не поднимая глаз,
Элизабет села напротив него.
– Яичница, – ответила она и устроила целый спектакль из
разворачивания салфетки и расстилания ее на коленях. – Боюсь, что глазунья не
получилась.
– Ничего страшного.
Когда он взял лопатку, Элизабет изобразила на своем лице
ясную оптимистичную улыбку и стала наблюдать, как он сначала попытался поддеть
яичницу, но видя, что это бесполезно, начал просто соскабливать ее со дна
сковороды.
– Она немного пригорела, – зачем-то сказала Элизабет, хотя
это было и так ясно.
– Да нет, она просто намертво присохла, – поправил он ее, но
по крайней мере в его голосе не было злости. Наконец ему удалось отодрать один
кусок, и он положил его к ней на тарелку. Еще несколько минут, и он сумел
наскрести кое-что и себе.
Памятуя договор о перемирии, они принялись за еду с
соблюдением всех церемоний и формальностей. Ян протянул Элизабет блюдо с
ветчиной и комком печенья. – Благодарю, – сказала она, взяв себе два черных
ломтика ветчины. Ян положил себе три ломтика ветчины и с интересом стал изучать
плоский коричневый предмет, расположенный в центре блюда.
– Ветчину я узнал, – сказал он, – но как называется это? –
спросил он, указывая на коричневый объект. – Это выглядит совсем экзотично.
– Это печенье, – объяснила Элизабет.
– А-а, – протянул Ян. – Это у него такая форма?
– Это печенье называется сковородочным, – быстро придумала
Элизабет.
– О-о, название весьма подходящее, – согласился он.. – Оно
действительно по форме напоминает сковороду.
Они замолчали и уставились в свои тарелки, пытаясь
определить, есть ли там что-нибудь съедобное, потом синхронно подцепили ломтики
ветчины и впились в них зубами. В комнате раздался хруст, какой издают деревья,
ломаясь пополам. Старательно избегая смотреть друг на друга и продолжая
хрустеть, они съели всю ветчину со своих тарелок. Покончив с ней, Элизабет
набралась смелости и взяла в рот кусочек яичницы.
По вкусу яичница напоминала соленую оберточную бумагу, но
Элизабет мужественно проглотила ее. Ее желудок сжался от унижения, и комок слез
подступил к ее горлу. Она ждала, что вот-вот раздастся какой-нибудь
уничтожающий комментарий по поводу ее стряпни, и чем дольше он вежливо жевал,
тем больше ей хотелось, чтобы он проявил свое неудовольствие. Не доев яичницу,
Элизабет отложила вилку и перешла к печенью. После нескольких неудачных попыток
разломить его руками, она взяла нож и попыталась его распилить. Наконец ей
удалось отпилить небольшой кусочек. Она положила его в рот и попробовала
надкусить, но зубы бессильно заскользили по поверхности, не в состоянии
разгрызть твердый обломок. Она увидела, что Ян смотрит на нее через стол, и
поняла, что сейчас заплачет.
– Может быть, выпьете кофе? – тонким голосом спросила она.
– Да, благодарю вас.
Обрадовавшись, что может отойти от стола и взять себя в
руки, Элизабет поднялась и подошла к плите. С полными слез глазами она налила в
кружку свежезаваренный кофе.
Несчастный вид Элизабет вызвал у Яна смех и желание утешить
ее, но поскольку процесс жевания требовал определенных усилий, он не мог
сделать ни того, ни другого. Проглотив последний кусок яичницы, он наконец
проговорил:
– Завтрак был очень… э-э… сытным. Подумав, что Ян, возможно,
нашел завтрак не таким уж плохим, Элизабет подняла к нему побледневшее от
огорчения лицо.
– Я очень мало готовила в своей жизни, – призналась она
тихим, сдавленным голосом. Он сделал большой глоток кофе и затем с
расширившимися от ужаса глазами начал его… жевать.
