Ян расстелил плед на траве, и она присела на край,
оглядываясь по сторонам.
– Как вы думаете, сколько сейчас времени? – спросила
Элизабет, когда он сел рядом с ней.
– Где-нибудь около четырех.
– А разве им еще не пора вернуться?
– Возможно, оказалось не так просто найти женщин, которые
захотели бы бросить свои собственные дома и заняться нашим.
Элизабет кивнула н отдалась созерцанию великолепного вида,
открывавшегося перед ними. Коттедж располагался на ровном плато, и в том месте,
где кончался задний двор, плато резко сбегало вниз, к долине, где между
деревьями бежал быстрый ручей. С трех сторон долина была окружена скалами,
уступами поднимавшимися вверх. Скалы были, как ковром, устланы мелкими дикими
цветами. Элизабет долго сидела молча, очарованная этой дикой первозданной
красотой, чувствуя, как в душе ее воцаряются покой и умиротворение. Вдруг ей
пришла в голову мысль, которая заставила ее озабоченно посмотреть на Яна.
– Вы что-нибудь поймали?
– Несколько рыбешек. Я их уже почистил.
– Да, но вы сможете их приготовить? – с надеждой
поинтересовалась она.
Он не удержался от улыбки.
–Да.
– Господи, как вы меня обрадовали,
Вытянув одну ногу, Ян облокотился о колено и с неподдельным
любопытством взглянул на нее.
– Скажите, а с каких это пор наряду с прочими светскими
премудростями дебютанток начали обучать садоводству?
– Я уже давно не дебютантка, – ответила Элизабет. Видя, что
он ждет более пространного объяснения, тихо добавила: – Я слышала, что мой
дедушка с материнской стороны был страстным садоводом, и, наверное, от него я
унаследовала такую любовь к цветам и растениям. Наши сады в Хэвенхёрсте – дело
его рук. А я их еще больше расширила и добавила некоторые новые сорта астений.
При упоминании о Хэвенхерсте лицо ее смягчилось, а зеленые
глаза засияли каким-то чудесным волшебным светом. Яну захотелось услышать
побольше о предмете, который, очевидно, имел для нее такое большое значение.
– А что из себя представляет этот Хэвенхёрст?
– Это мой дом, – сказала она с тихой улыбкой. – Он
принадлежит нашей семье уже семь столетий. Сначала это был замок, построенный
неким графом. Замок был так прекрасен, что многим хотелось отнять его и
четырнадцать раз его осаждали и пытались взять штурмом, но попытки эти ни разу
не увенчались успехом. Однако несколько веков спустя замок был разрушен до
основания его новым владельцем, который хотел построить особняк в греческом
стиле. Затем последующие шесть графов производили в нем улучшения на свой вкус,
расширяли и модернизировали его. Иногда мне становится даже страшно, когда я
думаю, что на мне лежит ответственность за его сохранность, – призналась
Элизабет.
– Мне кажется, ответственность за это лежит на вашем дяде
или брате, но только не на вас.
– Нет, Хэвенхёрст – мой.
– Как он может быть вашим? – спросил Торнтон,
заинтригованный тем, что она говорит об этом месте как о чем-то самом дорогом в
своей жизни.
– По документам Хэвенхёрст должен переходить к старшему
сыну. Если нет сына, он переходит к дочери, а от нее – к ее детям.
Мой дядя не может унаследовать его, так как он младший сын.
Наверное, поэтому он никогда не заботился о Хэвенхёрсте и так скупо выдает
средства на его содержание.
– Но у вас есть брат.
– Роберт приходится мне сводным братом по матери, – сказала
Элизабет, настолько убаюканная притихшей природой, что заговорила с ним совсем
свободно. – Моя мать овдовела, когда ей был всего двадцать один год. Роберт был
еще совсем маленьким. Вскоре она вышла за моего отца. Он усыновил Роберта, но
прав на наследство он, конечно, не получил. По правилам наследования наследник
может продать собственность целиком, но не может передать никому из
родственников право владения ею. Это было сделано для того, чтобы предотвратить
вражду между членами семьи и ее ветвями, а также уберечь наследника от
обманщиков и охотников за чужой собственностью. Нечто подобное случилось с моей
прапрабабушкой в пятнадцатом веке, и тогда по ее настоянию был добавлен этот
пункт. Ее дочь влюбилась в юношу из Уэльса, который оказался изрядным негодяем,
– с улыбкой продолжила Элизабет. – Ему был нужен Хэвенхёрст, а не девушка, и,
чтобы он не смог заполучить его, родители добавили в завещание последнее
уточнение.
– Какое же? – спросил Ян, которому ее рассказ показался
весьма занимательным.
– Оно гласит, что, если наследницей является женщина, – она
не может выйти замуж без согласия своего опекуна. Теоретически это было
сделано, чтобы оградить женщин семьи от посягательств явных негодяев. Видите
ли, не всякая женщина умеет удержать свою собственность при себе.
Но Ян видел только, что прекрасная девушка, которая когда-то
с такой нежной страстью отвечала на его поцелуи, теперь не менее страстно
говорит о своей привязанности не к мужчине, а к какой-то груде камней. Два года
назад, узнав, что она графиня, он пришел в ярость. А то, что она была еще и
помолвлена, окончательно оттолкнуло его от нее. Ян решил, что Элизабет –
презренная маленькая кокетка, которая, не успев обручиться с каким-то щеголем,
в жилах которого течет не кровь, а бледная водица, сразу начала оглядываться по
сторонам в поисках кого-нибудь погорячее, чтобы согреть свою постель. Но сейчас
ему стало не по себе от того, что она так и не вышла за своего щеголя. Он уже
собрался спросить, почему она этого не сделала, но Элизабет заговорила первой.
– Шотландия оказалась совсем не такой, какой я ее себе
представляла.
– И какой же она оказалась?
– Более дикой, примитивной. Я знала, что у некоторых
джентльменов есть здесь охотничьи домики, но я думала, что в них существуют
какие-то удобства, прислуга. А каким был ваш дом?
– Диким и примитивным, – ответил Ян. Элизабет подняла на
него удивленный взгляд, но он не ответил на него, а стал собирать остатки еды с
одеяла. Потом легко вскочил на ноги и добавил с иронией: – Собственно, в нем вы
сейчас и находитесь.
– Где? – она машинально поднялась вслед за ним.
– В моем доме.
Они молча смотрели друг на друга, и Элизабет почувствовала,
как жаркий румянец начинает заливать ее щеки. Она смотрела, как ветер
перебирает его темные волосы, на его суровое красивое лицо, отмеченное печатью
гордости и чувства собственного достоинства, ощущала грубую природную силу,
исходящую от его стройного гибкого тела, и думала, что он и сам так же опасен и
суров, как мрачные скалы его родины. Она открыла рот, собираясь извиниться, но
вместо этого вдруг высказала вслух свои мысли:
