— Зачем же так, милая, она ему нравится, — увещевающе сказала мама.
— Вот именно, и он купил эту пластинку для тебя, — подхватил Лесли. — Это твой чертов подарок. Вот и скажи, чтобы он перестал ее крутить.
— Нет-нет, милый, так нельзя, — возразила мама. — Все-таки он наш гость.
— Ну и что, если гость? — огрызнулся Ларри. — Ему медведь на ухо наступил, а мы все должны страдать? Это пластинка Марго. Пусть она и распорядится.
— Но это будет так невежливо, — озабоченно произнесла мама. — Как-никак, он привез пластинку в подарок и думает, что она нам нравится.
— Знаю, но оправдывать его глубокое невежество не намерен, — настаивал Ларри. — Представляешь себе, вчера он не дослушал Пятую симфонию Бетховена, снял и поставил взамен этого завывающего кастрата! Да у него, если хотите знать, культуры столько же, сколько у гуннского вождя.
— Тише, Ларри, милый, он может тебя услышать, — сказала мама.
— При таком-то гвалте? Да ему сейчас в слуховой рожок надо кричать.
Тем временем Адриан, не подозревая, какая смута охватила наше семейство, задумал подпевать пластинке. Поскольку его гнусавый тенорок был удивительно похож на голос самого исполнителя, результат был на редкость отвратным.
«И там я увидел девицу… То была наша первая встреча… О мама Инес… О мама Инес… О мама Инес… Мама Инес… «-заливались более или менее в унисон Андриан и граммофон.
— Силы небесные! — взорвался Ларри. — Это уже чересчур! Марго, придется тебе пойти и сказать ему.
— Только сделай это вежливо, милая, — добавила мама. — Мы ведь не хотим ранить его.
— Что до меня, то я не прочь его ранить, — возразил Ларри.
— Я знаю, что надо сделать, — сообщила Марго. — Скажу ему, что у мамы болит голова.
— Это даст нам только временную передышку, — заметил Ларри.
— Ты скажешь, что у мамы болит голова, а я спрячу все иголки, — торжествующе предложил Лесли. — Как вам такая идея?
— О, замечательно! — воскликнула мама, радуясь тому, что проблему можно решить без риска ранить Адриана.
Адриан был несколько озадачен исчезновением граммофонных иголок и нашими дружными заверениями, что на Корфу купить их невозможно. Но у него была хорошая память, и он с утра до вечера сам напевал «Смоки Джо», хотя из-за полного отсутствия слуха его пение больше всего напоминало теноровый гул потревоженного улья.
Шли дни, а влюбленность Адриана ничуть не ослабевала, даже напротив-становилась сильнее, и в той же мере усиливалось недовольство Марго. Я начал проникаться жалостью к нему, ведь что бы он ни делал, все было не так. Когда Марго заявила, что усы делают его похожим на мужского парикмахера низшего разряда, он поспешил их сбрить, после чего она сказала, что усы-признак мужской зрелости. Больше того. Марго недвусмысленно давала понять, что решительно предпочитает местных крестьянских парней любому английскому импорту.
— Они такие красивые и такие милые, — говорила она, вызывая откровенную ревность Адриана. — Так славно поют. У них такие хорошие манеры. Они играют на гитаре. Они по всем статьям превосходят любого англичанина. От них исходит своеобразное амбре.
— Ты хочешь сказать «благоухание», — поправил ее Ларри во избежание превратных толкований слова «амбре».
— Что ни говори, — продолжала Марго, пренебрегая его замечанием, — это настоящие мужчины, а не какие-нибудь никудышные слащавые слюнтяи.
— Марго, милая, — вмешалась мама, нервно поглядывая на уязвленного Адриана, — право же, это не очень любезно с твоей стороны.
— А я и не хочу быть любезной, — отпарировала Марго. — И вообще, жестокость часто оборачивается добром, если правильно ею распоряжаться.
Выдав сей загадочный образчик философических умозаключений, она покинула нас, направляясь к своему новейшему воздыхателю, загорелому рыбаку с роскошными усами. Адриан был до того унижен, что мои родичи сочли необходимым как-то умерить его отчаяние.
— Не обращай внимания на Марго, милый Адриан, — утешала его мама. — Это все только слова, она такая упрямая. Возьми еще персик.
— Упрямая, как осел, — добавил Лесли. — Уж я-то знаю.
— Хотел бы я знать, как мне стать похожим на крестьянских парней, — задумчиво произнес озадаченный Адриан. — Может быть, начать играть на гитаре?
— Нет-нет, только не это, — поспешно произнес Ларри. — В этом нет никакой надобности. Почему бы тебе не попробовать что-нибудь попроще? Скажем, жевать чеснок.
— Чеснок? — удивился Адриан. — Марго любит чеснок?
— Ну, конечно, — ответил Ларри. — Ты же слышал, что она говорила про запах от этих ребят. А какой запах ты чувствуешь прежде всего, когда приближаешься к ним? Чеснок!
Пораженный логикой этого рассуждения, Адриан стал прилежно жевать чеснок, но добился лишь того, что Марго, зажав нос платком, объявила, что от него разит, как от местного автобуса в базарный день.
В моих глазах Адриан был очень славной личностью; покладистый и добрый, он всегда был готов выполнить все, о чем бы его ни просили. Я чувствовал своим долгом сделать что-то для него, однако не мог придумать ничего толкового, разве что запереть Марго в его спальне, но и этy идею я тут же отверг как трудно осуществимую и способную вызвать мамино неодобрение. Решил обсудить этот вопрос с мистером Кралевским-может быть, он что-ни6удь посоветует. И когда в очередной день занятий мы сделали перерыв, чтобы выпить чашечку кофе, я рассказал ему о безуспешном ухаживании Адриана за Марго-тема, сулившая нам обоим желанное отдохновение от непостижимых тайн квадрата гипотенузы.
— Ага! — воскликнул мистер Кралевский. — Пути любви не бывают гладкими. В самом деле, разве не станет жизнь скучноватой, если дорога к цели неизменно будет гладкой?
Философические думы моего наставника меня не очень увлекали, но я вежливо слушал. Мистер Кралевский аккуратно взял печенье наманикюренными пальцами, подержал его над чашкой и окунул в кофейную купель, прежде чем отправить в рот. Методично пожевал с закрытыми глазами, наконец вымолвил:
— Сдается мне, что сей юный Лохинвар излишне усердствует.
Я ответил, что Адриан-англичанин, а не шотландец, и вообще, разве может усердие быть чрезмерным? Известно ведь, что без старания успеха не добьешься.
— Э, — лукаво произнес мистер Кралевский, — в делах сердечных все обстоит иначе. Немножко равнодушия порой способно творить чудеса.
Соединив кончики пальцев, он задумчиво воззрился на потолок, и я понял, что мне предстоит быть очевидцем очередного полета фантазии мистера Кралевского, с его излюбленным мифическим персонажем-«дамой сердца».
— Помню, однажды я безумно влюбился в одну молодую особу, — начал Кралевский. — Разумеется, это должно остаться между нами.
