Тетка усмехнулась. Я ждала, что она скажет.
– Настя, что ты про Козельск знаешь?
Скрывать больше нечего, я ответила:
– Его будут осаждать пятьдесят дней.
– А потом?
– Падет, и жители будут уничтожены.
– Когда?
– В марте.
– То, что ты сказала Роману и про Козельск, можно изменить, я не знаю как, но можно. Но тебе пора.
Я не успела удивиться, Анея вдруг строго посмотрела мне в глаза:
– Чтобы вернуться в Москву, нужно вернуться в Козельск, к началу.
Ее собственные глаза вдруг стали точно такими же, как у Ворона, – непонятного цвета.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я обрела способность даже соображать, не то что разговаривать. Анея?! Та, которая все знала, была все время рядом, а я, как дура, искала колдунов и бегала из дома! Вмиг стало ясно и почему она вдруг собралась вместе со мной в Рязань, и почему дальше словесной ругани ее наказания на меня не распространялись, и почему тетка не позволила отцу избить меня основательно.
– Анея…
– Ты же хочешь домой, в Москву?
Я только кивнула.
– Завтра поедем в Козельск. Только не болтай.
Снова кивок. Мне нужно было время, чтобы осознать произошедшее. Анея знает про меня все… Правильно, она же сообразила посадить рядом со мной Любаву, чтобы та рассказывала. И… и Воинтиха ее помощница, не больше! Конечно, тот разговор между ними вовсе не был странным, Анея действительно давала наставления Воинтихе. Чем больше я размышляла, тем больше обнаруживала доказательств причастности Анеи ко всему странному. И как же я раньше этого не замечала?! Просто потому, что искала необычное: Воинтиха на меня не произвела впечатления колдуньи из-за своей аккуратности и отсутствия клыков, Ворон показался внешне обычным, хотя явно мог многое, а уж Анея… Про Анею я и вовсе не могла подумать ничего такого.
Но придя в себя, я уже думала о другом.
– А как узнать, получилось у князя Романа или нет?
– Хочешь его дождаться? Опасно, потом можно не успеть.
Я, как дура, схватилась за возможность еще хоть разок увидеть князя Романа.
– Вы езжайте, я догоню. Я успею!
Анея чуть помолчала, потом вздохнула:
– В Михайловке останется Вятич, тебя ждать будет. Вернешься с ним. До Михайловки доберешься вон со Степаном, они будут уходить через эту деревню.
– Куда уходить?
– Я Олене сказала, чтоб как только Рязань двинется, уходили к Степановой родне в дальнюю весь, там скорее выживут, чем в Рязани.
О господи, хоть одна мне поверила!
– Ты только в Рязани особо не шуми, не поймут. Предупредили и ладно. И не задерживайся, Роман может и не заехать сюда. Хотя, думаю, что заедет. И в Рязани не сиди, она не спасется…
– Это почему?
– А кому защищать-то?
– Как это? – опешила я.
– В церкви давно была, хоть у нашего Иллариона? Что он твердит? Мол, все напасти за грехи наши тяжкие. Молиться надо и скорбно нести любой крест, Господь терпел и нам велел. А каре противиться – грех. Так?
– Так.
– Думаешь, в Рязани иначе говорят? Сходи в собор, послушай. Кару божью смиренно воспринять зовут. Где ж тут сопротивление? Да и люду в Рязани сколько? Тьмы не наберется, часть перед приходом степняков по весям разбежится, часть с дружиной уйдет, кто останется?
Я вспомнила гордый ответ рязанцев, что лишь когда их в живых не будет, тогда все Батыю достанется, и усомнилась:
– Неужели князь Юрий Игоревич или Роман станут эту кару принимать?
– Нет, не станут, они воины, но они с дружинами навстречу выйдут, как уже не раз бывало, и погибнут, а вот те, кто в городе останутся, уже столько наслышаны про кару господню, что принять ее готовы.
Я снова вспомнила героическую оборону Рязани и усомнилась:
– Но ведь Рязань будет обороняться!
– Долго?
– То ли пять, то ли семь дней…
– А Козельск?
– Пятьдесят.
– Вернусь домой, Иллариона в шею выгоню!
– Анея, а ты… крещеная?
– Неважно.
Глупый вопрос, как может быть крещеной та, что устроила мой «перелет» из Москвы сюда? Таким в православии, кажется, не занимаются.
– Настя, – вдруг тихонько спросила тетка, – сколько тебе лет?
Я замерла…
– Тридцать.
– Хм… как мне… Не рискуй, тебе нельзя погибнуть.
Очень хотелось спросить, почему она сразу не сказала, что все про меня знает, почему не объяснила, зачем я здесь нужна? Анея, видно, поняла все без слов, снова чуть усмехнулась:
– Ты должна была сама решить, будешь ли рассказывать.
– А… сон… это ты?..
Я вдруг назвала строгую тетку на «ты» без добавления имени, словно Лушку но она даже не заметила.
– Больше не буду. А он испугался… ох, как испугался!
И глаза Анеи снова лукаво блестели. Хотелось попросить отправить меня в полет еще раз, чтобы уж наверняка выцарапать Батыю глаза или натворить еще что-то, но к крыльцу уже подходил Ефрем:
– Ну, Анея Евсеевна, со всем справился, коням корм даден, девки к делу пристроены, холопы тоже.
Ефрему, видно, так нравилось чувствовать себя начальством, что он полез распоряжаться во всем.
– Ну, девок ты не тронь, я сама справлюсь, а что про коней подумал – хорошо.
Я подозревала, что по поводу лошадей у Ефрема произошла стычка с Трофимом, который считал себя «главным по лошадям», как бы два деда не перессорились вдрызг.
– Ефрем Власич, я завтра уеду, пора, а вот Настена пока останется. Ненадолго. Ты уж тут пригляди, чтоб девку не забижали. И чтоб порядок в доме был. С ней только сенная девка останется и кто из холопов.
– Да не надо мне никого, я же возвращаться верхами буду, куда мне девку? Может, торопиться придется.
– А до Михайловки как в одиночку, Настя?
– Разве что холопа, но с лошадью.
На том и договорились.
На следующий день пришлось прощаться. Лушка, непривычно молчаливая и строгая, обняла меня, прижалась:
– Настена, ты только недолго, ладно? Я ждать буду…
Я кивнула, едва сдерживая слезы. Мелькнула мысль, не лучше ли уехать с ними? Но все было решено, менять ни к чему.
Глядя вслед их обозу от ворот, я вдруг подумала, что увижу всех не скоро, но обязательно увижу.
Анея с Лушкой и холопами уехали, а я осталась в старом доме Николы с Ефремом. Авдотья сразу заявила, что нечего мне воображать, есть ходить надо к ним. Удивительно, но никто не спрашивал, какого черта я осталась. То ли авторитет Анеи был непререкаем, то ли здесь не принято спрашивать, что человек захочет, сам расскажет.
