Димитр хмыкнул:
– Он дело говорит, Роман. Если мы за собой татар на хвосте вести по Оке станем, то к Козельску, как князь Юрий Игоревич к Рязани, приведем.
– А так не приведем? Неужто не увидят, что мы свернули?
– Надо кому-то остаться, отвлечь. Давай, я со своей сотней, не доходя до этих Озер, подожду, а там уведу по Оке, сколь сил хватит.
Роман вздохнул, но выбора все равно не было. Дружинник, что советовал свернуть, оживился.
– Далеко до твоих Озер?
– Не, чуть погодя уже будут.
Димитр направил коня к берегу, поднял руку:
– Сто-ой!
Завидев сотника, его дружинники стали один за другим сворачивать, остальные устремились вперед за Романом и его поводырем.
– Как тебя кличут-то?
– Фомой.
– О, еще один Фома.
– Да я вообще-то Живач, а Фомой крещен просто.
– Ну, давай, Живач, выводи, теперь на тебя надежда.
– Ты, Роман Ингваревич, не сумлевайся, я на этом пути каждую сосенку знаю. Проведу так, что и татар в случае чего подстеречь можно будет, ну, если они все же поймут, что мы свернули…
Немного погодя увидели вроде русло впадающей в Оку речки, повернули по нему… Пока кони в силе, уходили спешно, отдохнуть можно будет потом.
Глава 6
Эти урусы глупы, хотя, нужно признать, отчаянно смелы и бьются так, как никто другой. Достойных противников встретили и до Итиля, и за ним. Булгары норовили каждый за свою жизнь несколько человек взять, теперь вот урусы…
Самым страшным для Батухана, да и для остальных, оказалось именно отсутствие уверенности, что сзади не нападут. Когда взяли Елисань, с изумлением убедились, что ее защищали едва ли не одни женщины и старики. Но ведь от Воронежа после битвы ушло немало воинов, Субедей был уверен, что они и засели в Елисани, оказалось – нет, город обороняли только остатки дружины и горожане. Их перебили всех, разграбленный город сожгли, округу опустошили так, что и собак не осталось. Но стоило отойти от города вперед, как пришлось остановиться и даже повернуть назад! Какая-то дружина принялась так терзать обоз, что появилась угроза остаться в заснеженных лесах без ничего!
Самое большое потрясение Батый испытал, когда увидел, какая горстка урусов напрочь лишила уверенности его огромное войско. Они казались неуловимыми, словно восставшие мертвецы. Тогда по войску прокатился слух, что это и есть восставшие мертвецы Елисани. Субедей первым почувствовал возможную угрозу от такой уверенности, а потому приказал последних храбрецов урусов брать живыми. Хостоврул не справился, но главного противника Еупата (ни хану, ни багатуру не удавалось выговорить их имен и названий городов, что за язык?!) даже отдали последней пятерке живых похоронить с честью.
Оставался эмир Урман. Поэтому, узнав, что впереди перед Коломной его поджидает новое войско, Батый не сомневался, что это он. За голову эмира Урмана было обещано большое вознаграждение. Живым не брать! Батый не сомневался, что этот эмир даже темником к нему не пойдет, как не пошел Еупат, ни к чему себя перед царевичами посмешищем выставлять, с противником договариваясь. Лучше убить, чтобы свои воины не сомневались.
– Можете дать уйти всему его войску, но голову эмира Урмана принесете мне!
Так и случилось, татары позволили уйти большей части дружины Романа Ингваревича, уйти Всеволоду Юрьевичу, но голову воеводы Глеба, переодетого в плащ князя Романа, и шелом князя принесли Батыю.
Бату смотрел в такое спокойное, почти довольное лицо мертвого врага и пытался понять, что чувствует. Почему-то не было ни радости, ни даже большого удовлетворения. Так в Рязани он стоял над телом рязанского князя Юрия Игоревича и только морщился. Мертвый князь не казался страшным. Почему же они так страшны живые? Лазутчики Субедея твердят, что важно сразу убить князя, это сильно действует на остальных. Все верно, так в каждом войске и в монгольском тоже. Поэтому давно заведено, что чингизиды не водят свои тумены в бой, это сегодня дурной Кюлькан зачем-то вылез вперед прямо под копье какого-то простого уруса.
Батый злился на своего молодого глупого дядю. В его гибели обвинят Бату, хотя все видели нелепость, совершенную младшим сыном Потрясателя Вселенной. Хан постарался отогнать от себя мрачные мысли.
Злился и его наставник.
Багатур вызвал к себе охрану Кюлькана. Вообще-то, они не подчинялись Субедею, но не прийти по первому зову не посмели.
– Кто поразил хана?
Субедей не просто мрачен, он черен, единственный глаз сверкал так, что охрана Кюлькана заранее почувствовала, как хрустят их ломаные позвонки. Конечно, впервые гиб чингизид, причем не просто родственник, каких много, не дальний племянник или внук. Погиб младший сын Потрясателя Вселенной! Не одна охрана неудачника Кюлькана – и Батый тоже почувствовал, как под ним зашатался трон.
Каждый шаг на этой земле давался немыслимыми жертвами. За взятые города приходилось платить многими жизнями воинов, на колени никто не вставал, ворот не открывал, зато со стен лили кипяток, бросали камни, и даже в разрушенном и вырезанном городе можно было почувствовать на себе обжигающий взгляд, ощутить, как чья-то рука снова тянулась выцарапать глаза… Шаманка выбивалась из сил, стараясь отогнать страшные видения от Бату-хана, ей удавалось, но Бату все равно боялся ложиться спать. Он не подпускал к себе жен, сторонился всех, кроме верного Субедея.
И вот теперь нелепая гибель Кюлькана. Конечно, тот сам глуп безмерно, решил лично уничтожить эмира Урмана, рванул вперед под удар копья простого уруса, но спросят-то все равно с Бату! А сам Бату спросит с Субедея.
Потому и вращал единственным глазом багатур, допрашивая охрану погибшего сына Чингисхана:
– Кто поразил хана?!
Охрана ответила с содроганием:
– Еупат…
– Кто?!
– урусский багатур… Еупат… копье его…
Субедей в ужасе даже приподнялся. Этого не могло быть!
– Где копье, которым убили Кюлькана?
– Там… – мотнул головой воин.
– Принесите.
Через минуту он уже держал в руках копье. Это совершенно точно было оно, Субедей сам сделал на копье отвращающий знак! Теперь его меньше всего заботила гибель чингизида, и куда больше то, что в этой земле не имели силы никакие его знаки! Совершенно точно убитый урусский багатур Еупат, которого не брали ни стрелы, ни мечи, восстал из мертвых?!
Субедей знал, что скажет шаманка: дух убитого уруса вселился в того простого воина, чтобы отомстить за себя. Но откуда копье?! Получалось, что урусские боги могут воскрешать своих мертвых багатуров и придавать им вид простых воинов? Это плохо, очень плохо. Одно дело разбить перессорившихся урусских коназей, как это было четырнадцать весен назад, побить их здесь, задавив своим числом, и совсем другое – понять, что они все равно встанут и будут мстить. Получалось, что каждого убитого, особенно багатура, нужно просто разнимать на части?!
