– Я часто гадал, как он способен это вынести.
– Но надеюсь, родители Джордана не находили твое общество
неприемлемым?
– Нет, но я редко гостил у них и приезжал, лишь когда тетя с
дядей отправлялись в Лондон. Я не мог выносить их присутствия и удушливой
атмосферы этого места. Меня просто трясло. Кроме того, дядя ясно дал понять
моим родителям, что мое присутствие в Хоторне нежелательно, поскольку я мешаю
Джордану заниматься и отвлекаю от серьезных вещей. В тех редких случаях, когда
ему позволяли отдохнуть, он предпочитал бывать у нас, потому что обожал мою
мать и пользовался случаем, чтобы побыть среди любящих его людей. – Тони печаль
– но улыбнулся. – Помнится, когда ему было восемь лет, он попытался поменяться
со мной, обещая отдать титул и имения за мою семью. Клялся, что позволит мне
быть маркизом, если я соглашусь жить в Хоторне.
– Я совсе?? не так представляла его жизнь, – заметила Алекс,
когда Тони замолчал. – Когда я была маленькой, воображала, что нет ничего лучше
богатства.
Она вспомнила свое детство, игры с приятелями, беззаботные,
беспечные времена, тепло дружбы с Мэри Эллен и ее семьей. Как грустно узнать,
что Джордана лишили детства!
– Не всех отпрысков знатных семейств воспитывают в такой
строгости.
– А его родители? Какими они были? Она смотрела на него с
такой неподдельной озабоченностью, что Тони обнял ее за плечи в знак того, что
сдается и готов рассказать правду.
– Чтобы не вдаваться в подробности, объясню только, что мать
Джордана пользовалась печальной славой известной кокетки, чьи любовные
похождения были столь же многочисленны, сколь неразборчивы. Но моему дяде,
казалось, не было до этого дела. Он считал женщин слабыми, развращенными
созданиями, не способными сдерживать свои страсти. Правда, сам он был таким же
распутником, как она. Однако там, где речь шла о Джордане, он не допускал ни
малейших послаблений. Никогда не позволял Джордану забыть, что он – Таунсенд и
будущий герцог Хоторн. Считал, что сын должен быть сообразительнее, отважнее, более
гордым и достойным имени Таунсендов, чем все его предки. Чем сильнее Джордан
старался угодить отцу, тем требовательнее тот становился.
Если Джордан плохо приготовил урок, наставнику разрешалось
пороть его, если не появлялся к ужину с точностью до секунды, ему не позволяли
есть до следующего вечера. В восемь-девять лет он уже был лучшим наездником,
чем большинство мужчин, но как-то раз на охоте его конь отказался прыгнуть
через живую изгородь, по другую сторону которой протекал ручей, – то ли потому,
что Джордан был слишком мал, чтобы заставить его, то ли просто побаивался.
Несмотря на то что ни один из всадников не осмелился сделать это, дядя в
присутствии всех обвинил Джордана в трусости и заставил взять препятствие.
– Подумать только, – сдавленно прошептала Александра, – а
я-то верила, что дети, которые росли с отцом, куда счастливее меня. И он
прыгнул?
– Три раза, – сухо ответил Тони. – На четвертый его конь
споткнулся и упал, придавив Джордана. Тот сломал руку.
Александра побледнела, но Тони, погруженный в воспоминания,
уже ничего не замечал.
– Джордан, конечно, не плакал. Ему не разрешали плакать,
даже когда он был совсем маленьким. Дядя считал, что слезы не подобают мужчине.
У него на этот счет были самые неколебимые убеждения.
Александра подняла лицо к солнцу, смаргивая слезы.
– Какие именно?
– Дядя считал, что настоящий мужчина должен быть тверд,
безжалостен, независим и уверен в себе. И твердил это Джордану с утра до
вечера. Любые эмоции считались недопустимыми и недостойными мужчины.
Чувствительность, любовь, искренняя привязанность – это малодушие и
изнеженность. Словом, то, что делает человека уязвимым, незащищенным. Дядя не
одобрял также любые легкомысленные поступки и развлечения, за исключением
флирта с противоположным полом, что он считал олицетворением мужественности.
По-моему, я ни разу не видел его смеющимся веселым, неподдельным смехом. Он был
способен лишь саркастически улыбаться, не более того. Потому, вероятно, и
Джордан редко смеется. Для моего дяди самым главным было превзойти остальных во
всем и работать, неустанно трудиться – весьма странное мировоззрение для
аристократа, как ты уже, несомненно, поняла.
– Я всегда могу заставить его смеяться, – объявила
Александра с грустью и гордостью.
– Да, твоя улыбка растопит сердце любого мужчины, –
рассмеялся Тони.
– Неудивительно, что он не хочет говорить о своем детстве.
– Однако стремление моего дяди к превосходству дало и
хорошие плоды.
– Не может быть! – недоверчиво воскликнула Алекс.
– Ошибаешься. Поскольку Джордана вынуждали учиться лучше
всех, к тому времени, как настала пора поступать в университет, он настолько
обогнал сверстников, что профессора читали ему лекции по предметам, о которых
никто из нас не имел ни малейшего понятия. Более того, он, очевидно, сумел
наилучшим образом применить свои знания, потому что, когда умер отец, Джордану
было всего двадцать лет. Он унаследовал титул и одиннадцать поместий, но
Таунсенды никогда не были особенно богаты, и Хоторн оставался единственным
имением, дела которого были в полном порядке. Через три года все поместья
процветали, а он постепенно, но верно становился одним из богатейших людей в
Англии. Неплохо для молодого двадцатитрехлетнего человека, верно? Ну вот и все.
Больше я вряд ли могу рассказать тебе.
Преисполненная благодарности, Александра поднялась на
цыпочки и крепко обняла Тони.
– Спасибо, – прошептала она, просияв, но тут же с тревогой
взглянула на солнце. – Пора. Я сказала, что отлучусь не более чем на час, а
прошло гораздо больше.
– Но что из того, если ты задержишься? – удивился Тони.
– Меня разоблачат.
– И что здесь страшного? – Ты ничего не понимаешь! Я
проиграю пари!
– Какое пари?
Александра принялась было объяснять, но нежность и
преданность гордому властному мужу уже расцвели в ее сердце. Невозможно унизить
Джордана, объяснив, что она согласилась приехать в Хоторн только потому, что
муж буквально подкупил ее.
– Просто… просто… А, все это глупости… – уклончиво
пробормотала она, направляясь к тому месту, где оставила фаэтон.
Погруженная в раздумья, Александра не заметила лакея,
выбежавшего из дома, чтобы взять поводья, и проехала дальше, к конюшням,
расположенным позади и чуть в стороне от дома. Она не могла забыть откровений
Тони, чьи рассказы о детстве Джордана терзали душу, наполняя ее состраданием.
Теперь она лучше понимала мужа. Даже те вещи, которые раньше злили, ранили или
приводили в замешательство, включая и неуловимые изменения, происшедшие в нем
со дня приезда в Хоторн. Подумать только, в детстве она свято верила, будто
счастье заключается лишь в том, когда родители рядом! Как был прав дедушка,
утверждая, что никто на самом деле не таков, каким кажется.
