Джордан на мгновение потерял дар речи. В его кругу любой был
волен отправиться куда угодно. Неужели это умное, одаренное дитя не видело ни
одного города, кроме этой забытой Богом крохотной деревушки?
Лицо девушки чуть светилось в полумраке, и Джордан заметил,
что она наблюдает за ним скорее с дружелюбным интересом, чем с обычным
почтительным ужасом, к которому он так привык. Неожиданно герцог позавидовал
ничем не стесненным крестьянским ребятишкам, забавлявшимся турнирами. Как,
должно быть, отличается их детство от детства маленьких аристократов, выросших
среди гувернанток и наставников, в строгих рамках и правилах этикета! Им
постоянно напоминали о необходимости вести себя как подобает высшим созданиям,
которым выпало счастье родиться в богатых и знатных семьях. Но возможно, дети,
появившиеся на свет в таких отдаленных местах, от природы гораздо лучше –
бесхитростные, искренние и мужественные, совсем как Александра. Что, если эти
маленькие крестьяне по-своему счастливы? Крестьяне?
До Джордана только сейчас дошло, что в правильной
литературной речи этой девочки, ее безупречном произношении нет ничего от
грубой крестьянки.
– Почему кучер обращается к вам «ваша светлость»? – поинтересовалась
она, улыбаясь и лучась ямочками на щечках.
Джордан с трудом отвел глаза от соблазнительного зрелища.
– Именно так обычно обращаются к герцогам.
– Герцогам? – эхом откликнулась потрясенная Александра. Так,
значит, этот красивый незнакомец, очевидно, вращается в другом, недосягаемом
мире и вскоре исчезнет из ее жизни навсегда? – Вы в самом деле герцог?
– Увы, – кивнул Джордан, заметив ее помрачневшее личико. –
Вы разочарованы?
– Немного, – окончательно добила его девушка. – А как вас
называют в жизни? Кроме «ваша светлость», конечно.
– У меня по крайней мере дюжина имен, – ответил он,
удивленный и несколько смущенный ее прямыми вопросами. – Большинство людей
зовут меня Хоторном или Хоком. Близкие друзья называют Джордан.
– Прозвище Хок
[2]
вам идет, – заметила Александра, но с
присущей ей сообразительностью уже пришла к выводам:
– Как считаете, эти двое напали на вас потому, что вы
герцог? Я хочу сказать, они ужасно рисковали, останавливая вас так близко от
гостиницы.
– Жадность иногда бывает самой сильной движущей силой риска,
– покачал головой Джордан.
Александра согласно кивнула и тихо процитировала:
– «На свете не существует пожара более сильного, чем
страсть, акулы более свирепой, чем ненависть, и урагана более опустошительного,
чем жадность».
– Что вы сказали? – ошеломленно пробормотал Джордан.
– Это не я. Будда, – пояснила девушка.
– Я знаком с этим изречением, – откликнулся Джордан, с
усилием взяв себя в руки. – Просто удивлен, что вы его знаете.
Заметив слабый свет, лившийся на дорогу из окон дома,
стоявшего впереди, он предположил, что они наконец добрались до места.
– Александра, – поспешно и строго предупредил ее герцог, –
вы никогда не должны испытывать чувство вины из-за того, что случилось сегодня.
Поверьте, вы вели себя как настоящая героиня.
Она взглянула на Джордана с мягкой улыбкой, но, когда колеса
экипажа загремели по изрытой выбоинами подъездной аллее большого обветшалого
дома, внезапно воскликнула:
– О нет!
Сердце девушки упало при виде блестящего экипажа сквайра,
запряженного породистой кобылкой. Она надеялась, что почтенное семейство уже
распрощалось с матерью.
Кучер распахнул дверцу. Герцог соскочил на землю, но, когда
Александра попыталась последовать за ним, Джордан подхватил ее на руки.
– Я могу идти, – запротестовала она, но, перехватив ленивую
усмешку, затаила дыхание.
– Поверьте, любому мужчине моего роста и сложения было бы
чрезвычайно стыдно сознавать, что его жизнь спасла такая малышка, пусть даже и
в доспехах. Позвольте мне ради моего раненого самолюбия проявить возможно
больше галантности.
– Хорошо, – покорно вздохнула Александра. – Кто я такая,
чтобы окончательно раздавить самолюбие благородного герцога?
Но Джордан уже почти не слышал ее, разглядывая неухоженные
газоны, окружающие дом, сломанные, полуоторванные ставни, висящие на одной
петле, и прочие признаки жилища, крайне нуждающегося в ремонте. Такого он не
ожидал – его глазам предстало старое, заброшенное, разваливающееся здание,
обитатели которого, очевидно, не имели средств содержать его в порядке.
Высвободив правую руку, он постучал в дверь, отмечая облупившуюся краску.
Видя, что никто не отвечает, Алекс робко пояснила:
– Боюсь, вам придется постучать громче. Видите ли, Пенроуз
почти глух, но непомерная гордыня не позволяет ему в этом признаться.
– Пенроуз? – удивился Джордан. – Кто это?
– Наш дворецкий. После смерти папы пришлось уволить всех
слуг, но Пенроуз и Филберт слишком старые и дряхлые, поэтому они остались здесь
и согласились работать за еду и крышу над головой. Пенроуз, кроме того, готовит
и помогает с уборкой.
– Как странно, – вырвалось у Джордана. В глазах,
устремленных на него, светилось веселое любопытство.
– Что вы находите странным?
– Глухого дворецкого.
– В таком случае вы, конечно, посчитаете Филберта еще
большей странностью.
– Сомневаюсь, – сухо ответствовал Джордан. – Кто это
Филберт?
– Наш лакей.
– Осмелюсь спросить: в чем заключаются его хвори и немощи?
– Он близорук, – без обиняков объявила девушка, – настолько,
что на прошлой неделе принял стену за дверь и уперся в нее лбом.
К своему ужасу, Джордан почувствовал, что сейчас
расхохочется, и, пытаясь пощадить гордость Алекс, как можно серьезнее пробормотал:
– Глухой дворецкий и слепой лакей… Как… гм… необычно.
– Да, очень, не так ли? – согласилась она восторженно. – Но
знаете ли, я не люблю ничего традиционного. – И с задорной улыбкой
процитировала:
– «Традиционность – убежище косного разума».
Джордан что было сил замолотил кулаками в дверь, слыша, как
эхо разносится по всему дому. Но его недоуменный взгляд был прикован к
очаровательному личику.
– Кто это сказал? – наконец спросил он.
