Именно поэтому она утром ворвалась к спящей дочери и дрожащим
от гнева голосом приказала:
– Александра, немедленно просыпайся! Девушка, не открывая
глаз, умудрилась сесть и откинуть с лица кудрявые волосы.
– Что-то случилось?
– Сейчас объясню, – угрожающе произнесла Фелисия, и
Александру потрясла злобная ярость, исходящая от матери. – Сегодня у меня
побывало целых четверо визитеров, начиная с жены владельца гостиницы,
уведомившей меня, что ты делила спальню с этим низким, подлым совратителем
невинных девочек! Следующие двое – первые сплетники в деревне, сгоравшие от
желания поскорее услышать новости. Ну а четвертый – сквайр, который объявил
мне, что из-за твоего скандального поведения прошлой ночью, непристойного вида
и полного отсутствия скромности и здравого смысла он считает тебя совершенно
неподходящей женой не только для своего сына, но и для любого уважающего себя
мужчины. Перехватив взгляд дочери, в котором сквозило неприкрытое облегчение,
миссис Лоренс окончательно вышла из себя и, схватив Александру за плечи, стала
трясти.
– Да имеешь ли ты представление о том, что наделала?! –
взвизгнула она. – Имеешь?! Тогда скажу – ты навеки себя опозорила! Слухи
расходятся молниеносно, и теперь все считают тебя потаскухой! Люди видели, как
тебя полураздетую вносили в гостиницу и ты оставалась в спальне наедине с
мужчиной! Полчаса спустя тебя внес в гостиную тот же мужчина. Знаешь, что
думают все?
– Что я устала и нуждалась в отдыхе? – рассудительно
предположила Александра, более встревоженная бледностью матери, чем ее словами.
– Дура! Ты еще большая дура, чем я предполагала! Ни один
порядочный человек не захочет жениться на тебе!
– Мама, – невозмутимо начала Александра, пытаясь поменяться
с ней ролями, как это часто приходилось делать за последние три года, –
пожалуйста, успокойся.
– Не смейте разговаривать со мной таким снисходительным
тоном, мисс! – в бешенстве перебила Фелисия. – Этот человек касался тебя?!
Встревоженная Александра, никогда не видевшая мать в такой
истерике, тем не менее пожала плечами:
– Ты же знаешь, что да. Сама видела, как он нес меня, и…
– Не так! – завопила миссис Лоренс, положительно сотрясаясь
от ярости. – Он ласкал тебя? Целовал? Немедленно отвечай!
В эту минуту Александра окончательно решилась изменить
принципам, в которых ее воспитывал дед, но, прежде чем она попыталась солгать,
мамаша уже заметила предательские красные пятна, загоревшиеся на щеках.
– Так это правда! – почти взвыла она. – Ответ написан на
твоем лице! – Миссис Лоренс отпрянула и, вскочив, заметалась по комнате.
Александра слышала о женщинах, настолько поглощенных
собственными страданиями и страстями, что они начинали рвать на себе волосы, и
сейчас ей показалось, что мать вот-вот вцепится в свои седеющие пряди.
Быстро выбравшись из постели, она протянула руки, чтобы
остановить мать.
– Мама, пожалуйста, не стоит так расстраиваться! Пожалуйста!
Ни герцог, ни я не сделали ничего дурного! Фелисия гневно заскрипела зубами:
– Ты можешь сама не понимать, что натворила, но этот… этот
подлый, продажный развратник прекрасно все понимал. Прекрасно! И имел наглость
ворваться сюда как ни в чем не бывало, зная, насколько ты наивна и глупа. Боже,
как я его ненавижу!
И миссис Лоренс неожиданно свирепо стиснула Александру.
– Я не та слепая дурочка, какой была столько лет! Позволила
твоему отцу использовать нас для своего развлечения, а потом выбросить, как
ненужную ветошь, и я не допущу, чтобы Хоторну все сошло с рук! Я заставлю его
поступить как подобает джентльмену!
– Мама, прошу тебя, успокойся! – взорвалась Александра,
высвобождаясь из удушающих объятий матери. – Повторяю, он ничего плохого не
сделал, даю слово. Просто провел ладонями по ногам, боясь, что я сломала кость,
а на прощание поцеловал в лоб. Что тут ужасного?
– Он уничтожил твою репутацию, посмев отвезти тебя в
гостиницу, и не оставил ни единого шанса найти тебе порядочного мужа! Никто
теперь не посмотрит на опозоренную девушку! С этого дня ты не сможешь
показаться в деревне с гордо поднятой головой! И твой герцог за это заплатит, и
заплатит сполна! Вернувшись прошлой ночью в гостиницу, он рассказал доктору,
как его найти. Мы поедем за ним и потребуем справедливости.
– Нет! – вскрикнула Александра, но мать была глуха ко всему,
кроме внутреннего голоса, долгих три года взывавшего к мести.
– Он, несомненно, ожидает нашего визита, – с горечью
продолжала миссис Лоренс, игнорируя мольбы дочери. – Особенно сейчас, когда мы
узнали всю правду о том, что было вчера.
Глава 5
Вдовствующая герцогиня Хоторн, холодно улыбаясь, пристально
разглядывала внука большими зеленовато-карими глазами. В свои семьдесят лет она
по-прежнему оставалась красивой женщиной, с совершенно седыми волосами,
царственной осанкой и твердокаменной уверенностью, присущей истинным
аристократам, тем, кому выпало на долю вести привилегированную, полную роскоши
жизнь.
Несмотря на неколебимое достоинство, сквозившее в каждом ее
жесте, герцогиня, пережившая мужа и сыновей, хорошо знала, что такое истинная
скорбь. Однако самообладание ее было так велико, что даже ближайшие знакомые не
совсем понимали, любила ли она родных при жизни и тоскует ли по мертвым, а ее
влияние в обществе казалось столь огромным, что никто и не осмеливался
добиваться правды.
И теперь герцогиня без всяких внешних признаков тревоги
безмятежно слушала старшего внука, сидевшего на диване в гостиной и небрежно
объяснявшего, что он задержался из-за грабителей, пытавшихся убить его прошлой
ночью.
Другой ее внук, однако, и не пытался скрыть свои чувства.
Поднеся бокал к губам, Энтони усмехнулся и шутливо предположил:
– Признайся, Джордан, ты просто хотел провести еще один
восхитительный вечер с твоей прелестной балериной. Э… прошу прощения, бабушка,
– запоздало добавил он, когда женщина наградила его уничтожающим взглядом. –
Но, говоря по правде, не было ни разбойников, ни двенадцатилетней девочки,
поспешившей тебе на выручку, верно?
– Ошибаешься, – невозмутимо ответил Джордан. Герцогиня молча
прислушивалась к перепалке кузенов. Между ними существовала поистине братская
близость, хотя оба были различны, как день и ночь. Джордан пошел в бабку –
такой же холодный, бесстрастный, сдержанный, тогда как Энтони вырос
общительным, веселым и неисправимо добродушным. Мать и отец Энтони души в нем
не чаяли. Джордан же никогда не знал настоящей родительской любви. Однако
герцогиня всецело одобряла манеры Джордана и не выносила легкомыслия Энтони.
Порицание в той или иной степени было единственной эмоцией, которую позволяла
себе открыто проявлять пожилая леди.
