Улыбка осветила бледное лицо Александры, неотрывно
смотревшей на маленького мальчика с черными курчавыми волосами, стоявшего подле
прелестной белокурой дамы с томными серыми глазами. По другую сторону ее
троноподобного кресла, обитого красным бархатом, стоял красивый широкоплечий
мужчина с неулыбчивым, гордым лицом.
Напоследок Гиббонз отвел ее в маленькую комнатку на третьем
этаже, в которой было душно и пахло пылью, – по-видимому, ее давно не
открывали. Перед большим письменным столом стояли три парты поменьше, а в углу
красовался большой глобус на медном стержне.
– Это классная комната, – пояснил Гиббонз. – Мастер Джордан
вечно старался сбежать, и за это трость мистера Ригли частенько гуляла по его
спине. Однако он выучился всему, что нужно было знать. Умен, как сам дьявол!
Александра шагнула вперед и замерла как вкопанная перед
партой, на которой были вырезаны буквы Д.Э.М.Т. Инициалы Джордана. Она
осторожно обвела их пальцем, оглядывая комнату одновременно с удовольствием и
неловкостью. Как не похожа эта унылая клетушка на уютный захламленный кабинет
дедушки! Ужасно, когда вместо любви и почтения к учителю испытываешь злобу и
ненависть!
Распрощавшись с лакеем, Александра снова поднялась на
галерею, чтобы еще раз взглянуть на портрет мужа. Стоя перед ним, девушка
торжественно прошептала:
– Ты будешь мной гордиться, дорогой, обещаю.
В последующие дни Александра взялась за осуществление цели
со всем рвением, вкладывая в весьма нелегкую задачу немало сил. Она запоминала
наизусть целые страницы «Книги пэров», корпела над толстыми томами руководства
по этикету и поведению в обществе, врученными ей герцогиней. Ее способности
быстро снискали одобрение старой дамы, как, впрочем, все, что она делала, если
не считать двух исключений, побудивших ее светлость просить Энтони прийти в ее
гостиную вскоре после приезда семьи в Хоторн.
– Александра слишком подружилась с Гиббонзом и Смартом, – с
недоумением и тревогой объявила герцогиня. – Я за сорок лет не сказала им и
половины того, что она успела наговорить за неделю.
Однако Энтони, подняв брови, спокойно ответил:
– Она считает слуг членами семьи. Это было очевидно, еще
когда она просила за своих дворецкого и лакея. Вполне безвредное заблуждение.
– Вам не покажутся безвредными Пенроуз и Филберт, когда вы
их увидите, – зловеще предупредила герцогиня. – Они приехали сегодня.
Энтони припомнил, что слуги Александры уже немолоды, и
попытался объяснить это герцогине:
– Они…
– Глухи и слепы! – перебила та негодующе. – Дворецкому
приходится вопить в самое ухо, а лакей натыкается на стены и дворецкого!
Невзирая на нежные чувства Александры, придется убирать их с глаз подальше,
когда приезжают визитеры. Нельзя позволить, чтобы от их криков рушились стены,
а гостей обливали чаем.
Видя, что Энтони не выказывает ни малейшего беспокойства и,
скорее, забавляется происходящим, герцогиня грозно нахмурилась:
– Если вы не считаете это предосудительным, по крайней мере
прекратите фехтовальные упражнения с Александрой по утрам! Совершенно
недопустимое поведение для молодой леди, не говоря уже о том, что ей приходится
надевать мужской костюм!
Но Энтони и в этом случае не был склонен разделить точку
зрения бабушки.
– Надеюсь, вы не запретите нам делать это, ради меня и
Александры. Это вполне безопасно и так ей нравится! Алекс говорит, что наши
поединки позволяют ей сохранить фигуру.
– А при чем здесь вы? – раздраженно вопросила герцогиня.
Внук широко улыбнулся:
– Она грозный противник, и благодаря ей я в отличной форме.
Мы с Джорданом считались лучшими фехтовальщиками в Англии, но с Александрой мне
приходится держаться начеку, и то она из половины схваток выходит
победительницей.
После ухода Тони герцогиня беспомощно уставилась на пустое
кресло, прекрасно понимая, почему прибегла сейчас к поддержке внука, опасаясь
вызвать Алекс на откровенный разговор. Она боялась сломить волю девушки,
особенно теперь, зная, как мужественно та старается быть веселой. За это время
неизменно доброжелательная улыбка и мелодичный смех Александры совершенно
изменили мрачную атмосферу Хоторна. Но улыбалась она лишь потому, что отчаянно
хотела поддержать обитателей дома, помочь им справиться с горем. По мнению
герцогини, Александра представляла собой уникальное сочетание чистосердечия,
мягкости, решительности и мужества.
Не подозревая, как расстроила пожилую леди, Александра
пыталась привыкнуть к жестким рамкам существования в герцогском доме. Весна
сменилась летом, но девушка по-прежнему продолжала прилежно учиться, а в
свободное время бродила по прекрасным садам и паркам или отправлялась в
конюшни, Где Смарт, знавший Джордана с детства, рассказывал ей чудесные
истории. Уже через несколько недель конюх был совершенно очарован Алекс.
Дни текли незаметно, но муж неизменно присутствовал в мыслях
девушки. Через месяц после его гибели маленькая мраморная плита с именем и
датами рождения и смерти Джордана была установлена, по настоянию Александры, не
на фамильном кладбище, как велел обычай, но на другом берегу озера, у опушки
леса, рядом с беседкой. Александра посчитала, что там ей будет лучше, чем на
уединенном погосте, но, когда родные пошли навстречу ее желаниям, поняла, что
чего-то не хватает. Она отправилась к старшему садовнику, и тот дал ей
цветочные луковицы, которые девушка посадила в лесу. Каждые несколько дней она
приходила за новой рассадой. И только завершив наконец труды, поняла, что
смогла воссоздать ту маленькую полянку, где Джордан сказал, что она похожа на
портрет кисти Гейнсборо.
Александра страстно полюбила это место и просиживала там
часами, припоминая каждую минуту своей недолгой семейной жизни, доброту и
нежность Джордана. Но чаще всего она воскрешала в памяти пьянящую сладость и
жадную настойчивость поцелуев мужа, мучительное наслаждение его ласками. Устав
перебирать истинные события, она представляла воображаемые восхитительные
сцены, в которых Джордан опускался на колени и, прижав руки к груди, клялся ей
в вечной любви. Чем больше Алекс думала о проведенных вместе днях, тем тверже
верила, что он начинал любить ее.
Ободряемая и поощряемая Гиббонзом и Смартом, души не
чаявшими в Джордане и готовыми приукрасить любые его проделки и проказы ради
любимого хозяина, Александра воздвигла памятник мужу в своем сердце, наделила
добродетелями святого, мужеством воина и красотой архангела. Она обессмертила в
памяти каждое нежное слово, каждую теплую улыбку, каждый томительный поцелуй.
Ей не приходило в голову, что слуги могли быть слепы к
недостаткам Джордана и что по молчаливому соглашению они воздерживались от
упоминания о тех поступках, которые показались бы чуть менее безупречными в
глазах молодой вдовы. Кроме того, оба умолчали о некоей прелестной балерине, ее
бесчисленных предшественницах или о гувернантке, делившей с ним постель в этом
самом доме.