Ужас от сознания, что не может в таком виде показаться Даниилу, был не меньше того, который испытала, когда татарин подхватил ее и бросил поперек конской спины! Муж тискал ее все еще крепкую грудь, разгорячившись своим возмущением, насиловал едва не до утра, а она словно была не с ним в кибитке, а где-то там, в давней счастливой жизни… Данила… Он почти рядом, в Сарае, его можно будет увидеть, но самой показываться нельзя.
Еще в Звягеле Злата не раз размышляла над тем, как быть дальше. Если князь вернулся из угров, приехал во Владимир, то видел сожженный дом и крест над могилкой Романа. Но стал ли он возвращаться в истерзанную татарами Волынь? И тем более искать ее дом? Всем не до того… Когда-то она решила, что позже сама сходит в Холм и хоть одним глазком посмотрит на любого, а вот Аннушке ничего говорить не станет. И Любаву просила не говорить…
Сердце очень болело о дочери. Хорошо, если их с Любавой не схватили, кажется, все так и получилось. Как теперь выживет девочка сиротинушкой? Одно успокаивало изболевшуюся душу – Любава не из тех, кто бросает в тяжелую минуту. Злата успела заметить, как подруга утаскивала ее дочку подальше в лес, зажав рот рукой, чтоб не закричала. Правильно поступила, и ее бы не спасли, и сами погибли.
Обычно Злата старалась гнать все эти мысли от себя, иначе становилось так тошно, что хоть волком вой. Но сейчас все нахлынуло снова, и не было сил не думать. Она решила завтра же сходить хоть одним глазком посмотреть на Даниила Романовича, тайно, издали, но убедиться, что это он, что жив, здоров, что ему ничего не угрожает…
Слуги несли большие короба с приготовленными подарками хану. Сам князь был одет парадно, как-никак к самому Батыю шел.
Когда приблизились к Батыевым шатрам, Даниил едва заметно усмехнулся – то были шатры венгерского короля, захваченные при набеге и, видно, так понравившиеся хану, что взял себе. Богато расшитые полотна дополнительно украшены какими-то золотыми вышивками, наверху развевался стяг самого хана. Вокруг центрального шатра неглубокий ров, словно обозначение места, на той стороне стража. Ко входу вела дорожка, вдоль которой по обеим сторонам стояли свирепого вида татары в рысьих шапках. Сразу за ровчиком по обе стороны дорожки в землю воткнуты два больших копья, от одного к другому натянута веревка, получалось вроде ворот. За копьями два костра. Тоже верно, когда-то предки русов верили, что Огонь-Сварожич защитит от дурных намерений, покажет, если кто рядом с недобрыми мыслями.
Пока ничего поганого или колдовского не требовалось, меж костров пройти, что же в том обидного? Сначала по дорожке понесли короба с дарами, стоявшие рядом с кострами женщины, волосы которых заплетены во множество косичек и увешаны всякой всячиной, внимательно следили, чтобы не вспыхнул огонь сильней, показывая недоброе. Нет, горел ровно. Теперь сделали знак и самому князю Даниилу. Остальные стояли в стороне, к хану допускали только одного князя.
Встречавший его чиновник протянул руку за оружием, но Даниил Романович снял с пояса меч и отдал Андрею, показав татарину, что оружия больше нет. Тот кивнул, жестом приглашая следовать за собой. И снова старухи внимательно смотрели на пламя костров. У входа рослые воины сомкнули свои копья, закрывая вход. Юркий чиновник скользнул под ними внутрь, а Даниил Романович остался стоять, держась прямо и гордо. Ни к чему загодя кланяться, да и кому, если самого хана еще не видно?
Внутри большого шатра было темно. Даниил, уже бывавший раньше у венгерского Белы в его шатре, не сразу сообразил почему, потом понял – все стены завешаны толстыми коврами. Такими коврами в ставке покрыто все, даже полы. Это удобно, ковры не пропускали холодный воздух, было тепло и не дуло.
Посреди шатра на троне (как потом узнал Даниил, походном) сидел сам хан. Его лицо было бесстрастно, а узкие глаза смотрели куда-то вдаль, не задерживаясь на лице князя. Даниил мысленно усмехнулся: важничает Батый! Но прибыл с поклоном, пришлось кланяться. Хан повел рукой в сторону, явно указывая, куда сесть. Теперь полагалось расспросить о здоровье, о любимом коне, об охоте и многом другом. Это все говорили Даниилу, наставляя перед походом к Батыю, но кто должен начать спрашивать? Вроде хан, до его позволения и рта раскрывать нельзя. Но Батый пока молчал, Даниил засомневался, начнешь первым, а он и обидится…
Медленно опустился на корточки, потом сел, сложив ноги, как это иногда делал Котян. И успел заметить короткий взгляд Батыя, брошенный в его сторону. Все видел этот узкоглазый хитрец, все примечал!
– Почему раньше не пришел, Даниил? Зачем столько ждал?
Князь спокойно ответил:
– Без зова как идти. Ты занят, я занят…
– Я и сейчас не звал.
Ах ты ж, старая лиса!
– Твой нойон письмо прислал, я решил приехать…
– Он Галич требовал, почему не отдал?
– Так ведь не ты требовал, хан.
Говорил и с ужасом думал, что вот сейчас посмеется, мол, теперь я требую, что тогда? Батый спросил другое:
– Откуда наш язык знаешь?
– Я многие языки знаю.
Батый жестом отправил прочь толмача, косившегося на князя с недовольным видом.
– Если знаешь, без него говорить будем.
Даниил промолчал. Как попросить хана, чтобы не спешил с речью, чтобы не пропустить чего важного. Но тут же понял, что это не грозит, стараясь выглядеть важным, Батый и без того не частил словами. «Пойму», – усмехнулся князь.
– Против меня воевал?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Самого Даниила в его земле не было, когда Батый с разором прошелся, но ведь была еще одна встреча, на Калке, которую хоть и не Батый вел, но его войско.
– С тобой, хан, нет, а вот с твоими багатурами да. И бит был… – Даниил опустил голову.
Батый усмехнулся, он прекрасно знал о том сражении, помнил рассказ Субедея о молодом коназе, которого отпустили с поля боя из-за его неистовства.
– Мой Субедей-багатур тоже тебя помнит.
– Кто?
– Тогда вас били воины Субедей-багатура и Джебе-нойона! Крепко били, но Субедей запомнил молодого коназа, который храбро дрался и которому удалось уйти. – Хитро блеснув глазами, добавил: – Позволили уйти. Хорошо, что в этот раз встречаться не стал, второй раз Субедей жизнь не оставляет. Хотя ему самому боги дважды жизнь дали. Весть принесли, что умер Субедей-багатур, а она ложной оказалась! Мы его оплакали, а узнав, радовались второму рождению. У Субедей-багатура вторая жизнь, ее еще на многих врагов хватит!
Даниил сидел словно оглушенный. Неужели тогда его запомнили и позволили бежать?! Князь даже не расслышал, что говорил Батый, хотя это было очень опасно. Хан, видно, понял, снова усмехнулся:
– Галич отнимать у тебя не стану. Я храбрый воин, ты храбрый воин, владей. Только против меня свои полки не веди, пощады не будет!
Это уже была почти угроза. Что отвечать? Даниил вспомнил совет митрополита Кирилла, данный еще в Холме: когда не знаешь, что ответить, лучше промолчи.
