А еще как живое воплощение Изиды. Ей пришло в голову объявить, что будущий сын зачат от погибшего Птолемея XII. Возразить никто не посмел.
Пока Птолемей XIII клевал носом в уголке, размышляя о странностях своей сестрыжены, та родила сына, как и обещала Цезарю. Говорят, что дети в первые минуты жизни обязательно похожи на своих отцов. Новорожденный мальчик был копией уплывшего римлянина и ничуть не напоминал увальня Птолемея XII. Клеопатра выглядела победительницей.
Повитуха, принимавшая роды, вынесла ребенка Птолемею:
– Поздравляю с сыном, ваше величество.
Все замерли: одно дело говорить, что примешь чужого малыша, и совсем другое – сделать. Птолемей взял на руки тугой сверточек:
– Я принимаю тебя… – на мгновение снова воцарилось молчание, какое имя назовет царь? – … Цезарион!
Клеопатра шумно выдохнула, пробормотав: «Хороший мальчик…». И только Хармиона поняла, что речь шла не о сыне, а о муже.
Но малышу дали и обычное наследственное имя Птолемей, ведь все в роду Птолемеев были Птолемеями…
Египет праздновал рождение царевича. У египтян считалось, что сыновья царицы рождаются от бога Гора, а в чьем обличье тот придет в спальню правительницы, не столь уж важно. Обычно это бывал муж царицы, но если муж так молод, то мог постараться и ктото другой. Хитрая Клеопатра объявила, что ребенок был зачат от предыдущего царя, утонувшего Птолемея XII. Египет принял такое объяснение.
Пиры по поводу рождения наследника продолжались целый месяц, хотя поговаривали, что раньше праздновали и дольше. Немыслимое количество подарков царевичу и его матери, бесконечные приемы, необходимость улыбаться, соглашаться, благодарить за пожелания ее сыну утомили даже Клеопатру.
Она раздавала милости налево и направо, кормила и поила, сорила деньгами, и мало кто знал, что каждый вечер царица дотошно требовала отчета о потраченном. Это только казалось, что Клеопатра не знает счета деньгам, в действительности цепкости молодой царицы могли позавидовать банкиры Дельты. Она тоже быстро научилась давать в долг, видеть выгоду в выдаче разрешений, назначений на посты и своего собственного благоволения. Ай да царица! – дивились все вокруг. Оказалось, что Клеопатра вполне способна править и без опекунов. Птолемей Авлет не зря столько лет держал юную дочь рядом, она сумела заметить то, что проглядел отец, и имела хватку куда более сильную, чем у него!
Среди прочих милостей в честь рождения сына Клеопатра решила даровать жизнь нескольким преступникам. Правда, заранее были отобраны те, кого можно помиловать, не выпускать же на волю настоящих убийц. К царице привели провинившихся не зверствами, но очень сильно, это были рабы, так или иначе оскорбившие своих хозяев.
Клеопатра вышла к ним в прекрасном настроении. Она не привыкла когото жалеть, прекрасно зная, что никто не пожалеет ее, но сейчас твердо решила даровать жизнь. Перед царицей стояли шестеро рослых, сильных мужчин, решено было не оскорблять взор правительницы показом оборванных и тщедушных.
– В чем виноват этот?
– Он оскорбил своего хозяина, царица.
– А этот?
– Этот ударил начальника. А этот возводил хулу на нашего умершего царя.
– А вот этот?
Кивнув на человека, с которого можно было лепить скульптуры Геракла и Аполлона в равной степени, эпитроп – управляющий делами – усмехнулся:
– А этот склонял к сожительству жену своего хозяина.
У царицы чуть приподнялась бровь:
– Только склонял?
Раб хмыкнул:
– Конечно, не только! Иначе с чего бы злиться старому уроду?
В другое время Клеопатра даже слушать дальше не стала, наглость раба равнялась его красоте. Но сейчас почемуто хотелось быть милостивой. Как там говорил Цезарь? Нужно уметь прощать даже своих врагов? Перед ней стоял не враг, но человек, покусившийся на жену хозяина. Хотя кто знает, может, она и сама была не против?
Размышляя над этим, царица прошлась вдоль стоявших и снова остановилась перед приговоренным соблазнителем.
– Чего ты хочешь больше всего?
Любому ясно, что это просто игра в милость! Жизнь сохранит, кому пожелает, зачем спрашивать?
Но глаза осужденного смотрели прямо и почти вызывающе.
– Провести ночь с тобой, царица.
Вокруг ахнули! Уже за одно это дерзкое слово его следовало казнить, а ведь Клеопатра явно собиралась помиловать. Но глаза царицы неожиданно блеснули чуть лукаво:
– Вот как? Хорошо же, выбирай: помилование сегодня или ночь со мной и казнь завтра!
Ее голос прозвучал неожиданно звонко, хотя вообщето был довольно низким и грудным. Клеопатра прекрасно понимала, что он ответит: «А можно и то, и другое?». И знала, что скажет сама: «Кто хочет все, не получит ничего! Тебя казнят немедленно!».
Но он ответил неожиданно:
– Ночь с тобой.
Осужденного усиленно пихал стоявший рядом страж, шипя:
– С ума сошел?! Это же царица!
Тот усмехнулся:
– Потому и хочу ценой жизни провести ночь с ней, другие у меня были и без этого!
Теперь у Клеопатры не было пути к отступлению, слишком многие слышали их разговор. Но она не привыкла отступать, вскинула голову, усмехнулась:
– Не пожалей… Приведите его ко мне вечером.
В носилках Хармиона принялась укорять:
– Вот к чему было в такое ввязываться?! Кто тебя тянул за язык? Хочешь, я прикажу дать ему яд в обед?
Клеопатра ошалело посмотрела на свою кормилицу и помотала головой:
– Неет… он был честен, я должна быть тоже!
Немного погодя она вздохнула:
– Только бы Цезарь не узнал…
– Ты думаешь, твой Цезарь блюдет там верность?! Да у него женщин, что песка в море! Да он бабник всем известный! Да у него каждую ночь другая!
Клеопатра вдруг расхохоталась:
– Тыто откуда знаешь?
– А от чего у мужчин плешь?
– Что?
– Я тебе давно говорила, что у мужчин плешь бывает либо от ума, либо от сна на чужом ложе!
– У него от ума.
– Ага! Только ум этот ниже пояса! Знаю я этих плешивых, знаю!
Хармиона была непреклонна, такие споры с ней доставляли Клеопатре особое удовольствие, потому что царице прекрасно известно, что в действительности Хармиона – девственница и никогда не испытывала мужской ласки ни от плешивых, ни от волосатых. Никакие попытки убедить ее в прелести ночных объятий не удавались, служанка стояла на своем: все мужчины одинаковы и среди них нет ни одного достойного внимания Клеопатры!
Правда, Хармиона снисходительно относилась к ночным похождениям своей госпожи, считая ту просто слабой к мужскому вниманию. Но всякий раз выговаривала. По ее словам выходило, что в мире пока не нашлось любовника, достойного ее любимицы.
