– Уля, мне некогда тебя провожать, я не успею.
И все же проводить пришлось. Она тащила ревущую малышку за руку, уговаривая по пути:
– Ничего не бойся, я тебя до самых осинок доведу, а там всегда кто-то ходит…
Руки у Илмеры холодные-холодные, точно неживые, девочке было очень страшно.
– Смотри, видишь осинки? Беги туда! Беги, Уля, я потом догоню…
В голосе Илмеры слышались такие мольба и отчаянье, что девочка побежала. Оглянувшись, она увидела, что Илмера стоит столбом, даже не махнув ей рукой. А когда обернулась у самых осинок, старшей подруги уже не было видно.
Илмера действительно со всех ног бросилась обратно в лес. Ломая кусты, царапая кожу ветками, разрывая одежу, падая и вставая, она мчалась к одной ей известной цели. В голове стучало: только бы успеть! Только успеть!
Уля хорошо знала осинки, за последние месяцы не раз бывала там с Илмерой или подружками. Недалеко от дома, грибов много в любое время, с одного края приткнулся березнячок и за ним большой малинник… Но даже в знакомых осинках было страшно. Слышался крик Илмеры:
– Беги…
Она бежала. Когда девочка примчалась в стан, на ней не было лица. Первой увидела ее Порусь, схватила за плечи:
– Что случилось?!
У малышки дрожали губы, ее всю трясло:
– Илмера… она сказала, чтобы я бежала домой…
– А сама Илмера где?
– Не знаю… она убежала куда-то…
Немного погодя девочку отпаивали теплым отваром, а по ее следу в лес мчались несколько сильных мужчин. Все, что смогла рассказать Уля, сводилось к тому, что Илмера вдруг побелела и отправила ее домой, а сама убежала обратно и все боялась куда-то не успеть.
Волхову стало страшно, так страшно, как никогда еще не было в жизни. Перед глазами закрутился черный омут, затягивая в себя, и не хватало сил сопротивляться. Умом понимал, что поддаваться нельзя, вспоминал все, чему учил Тимар, а поделать ничего не мог! Откуда-то сзади слышался довольный смех Мары, та, видно, пританцовывала, бормоча над его ухом:
– Ничего не бойся… ничего… ты наш!.. Наш!..
И вдруг мглистую тишину прорезал крик Илмеры:
– Чарг, остановись! Силами света заклинаю: остановись! Верни Волхова его Роду!
Чарг заверещал от злости:
– Пошла вон! Не мешай!
Невыносимо хотелось открыть глаза, чтобы увидеть солнечный свет, но вырваться из страшного омута не получалось…
– Чарг, отпусти мальчика!
– Не-ет…
– Возьми меня взамен!
– Те-ебя-а?.. Мара, возьми ее!
Небесный свод прорезала молния, и раздался страшный грохот. Или это Волхову только показалось? Вспышка света была последним, что он успел заметить. Дальше чернота, но воронка омута уже не затягивала. Едва проскользнула вялая мысль: он уже на дне этого омута?
Первым на поляну выскочил Рус и замер от ужаса. Посреди нее возле большого пня лежал совершенно белый Волхов, а перед ним, точно прикрывая собой, – Ильмера. Лицо ее поцарапано, одежда порвана, волосы растрепаны.
За Русом к лежавшим бросились остальные. Сначала показалось, что они мертвы, но потом Радок приложил ухо к губам Волхова:
– Кажись, дышит…
Метнулись к ручейку, принесли воды, побрызгали в лицо, обтерли. На всякий случай это же сделали и с Илмерой, хотя было ясно, что бесполезно, девушка погибла. Ее тело оказалось выгнуто дугой, руки словно пытались от чего-то оттолкнуться, на лице застыло выражение дикого ужаса. Стало страшно. Что произошло на этой поляне? От кого спасала Илмера Волхова?
Рус огляделся. Сама поляна была жутковатой, ельник вообще не самое веселое место – темно, пусто, особенно здесь, где половина елок с побелевшими от старости лапами, все в сизом мху. Ели не дали расти подлеску, только по краю у нескольких тонких сосенок брусничник, да и тот хилый.
Как вообще оказались здесь Волхов и Илмера? Кого они увидели? Деревья стояли молча, берегли тайну. От темного леса вокруг, от выражения ужаса на лице сестры страстно захотелось скорее бежать из проклятых лесов. Ведь предупреждал же Тимар, что здесь добра не будет! Но до поры этого не понимали.
На сердце у всех было очень тяжело, недобрым оказалось это богатое место. Никого не радовали ни россыпи грибов и ягод, ни обилие птицы на озере, ни множество рыбы и дичи, ни звонкий ручей со сладкой водой… Страшную цену заплатил Род за год на этой земле. Людям хотелось одного – поскорее покинуть злосчастные места.
Это была не первая гибель, они уже многими заплатили, но стоило вспомнить выражение отчаянья на лице Илмеры, и становилось страшно. Теперь в лес не желала идти ни одна женщина, детей не отпускали от себя.
Волхов пока лежал, не приходя в себя, но дышал уже ровно и даже чуть порозовел. Может, очнувшись, он расскажет, что произошло?
Тимар долго смотрел в застывшее с выражением ужаса лицо княжеской сестры, потом так же долго вглядывался в лицо Волхова. Что он понял – неизвестно, но князьям сказал одно:
– Отсюда надо уходить…
– А как хоронить Илмеру?
– Пустим ее на плоту по реке, вода сама разберется.
Трудный разговор был у Тимара с братьями.
– Что там произошло, Тимар?
– Я пока не ведаю.
– Все ты знаешь, только говорить не хочешь…
– Словен, я предупреждал, что здесь добра не ждать. Эти места под кудесниками, их сила и их воля. Уходить надо было раньше, а то и вовсе не останавливаться.
– Но ведь год же хорошо жили!
– Вот и заплатили… – проворчал Тимар.
– Есть ли земли, где не придется платить?
– Есть.
– Как далеко до Рипейских гор?
– Далеко, но плыть надо, обратного пути уже нет.
Всю ночь в стане горели большие костры, всю ночь Тимар что-то бормотал над телом погибшей девушки, потом ее положили на плот, окружив цветами, и пустили по реке.
С рассвета на реке в плоты меж собой поспешно вязались бревна домов (кому они тут нужны?). Собрались быстро, быстрее, чем когда-то в Треполе. И немного погодя Рус оттолкнул первый плот от берега. Уплывали, стараясь даже не оглядываться, настолько тяжело было на сердце. Смотрели, пожалуй, только вниз по течению, куда река унесла Илмеру.
Словен был мрачнее грозовой тучи, сын все еще лежал без памяти, сестра погибла, Родам снова пришлось искать новое место… Эта земля их не принимала. А есть ли такие, что примут?
Глядя вслед удиравшим родовичам, Чарг с Марой скрипели зубами. Но немного погодя колдунья все же объявила:
– Ничего, у них остался наш Волхов! Пока он не так силен, но придет время, и он перетянет душу отца, а потом и все остальные. Род вернется в наши земли и будет послушен многие годы…
